Нири оперся о решетку Колонны и проклял сначала день, когда он родился, затем — отважным броском в прошлое — ночь, когда он был зачат.
— Полно, полно, — сказал Уайли. — Нидл святых часов не наблюдает.
Он взял курс на подпольное кафе неподалеку, завел Нири в нишу и попросил позвать Кэтлин. Явилась Кэтлин.
— Мой друг, профессор Нири, — сказал Уайли, — мой друг, мисс Кэтлин на Хеннесси.
— Приятно, — сказала Кэтлин.
— Какого ч—, — сказал Нири, — дают свет человеку, который идет тайными путями.
— Пардон, — сказала Кэтлин.
— Два больших кофе, — сказал Уайли. — Три звездочки.
Один глоток, и путь Нири обозначился яснее.
— А теперь рассказывайте обо всем, — сказал Уайли. — Ничего не утаивая.
— В Корке достигнут предел терпения, — сказал Нири. — Этот прохиндей из Красной Ветви[12] переполнил чашу.
— Выпейте еще немножко кофе, — сказал Уайли.
Нири выпил еще немножко.
— Что вы вообще делаете в этом бардаке? — сказал Уайли. — Отчего вы не в Корке?
— Моя роща на Гранд-Парейд стерта с лица земли, как вытирают тарелку — вытрут и вверх дном перевернут.
— А ваши бакенбарды? — сказал Уайли.
— Ликвидированы без сожаления, — сказал Нири, — во исполнение обета никогда больше не питать мужественности, которой отказано в излиянии в предначертанные ей каналы.
— Темно сказано, — сказал Уайли.
Нири перевернул чашку вверх дном.
— Нидл, — сказал он, — как в телесной любви, так и в дружбе разумов, полнота достигается лишь в результате проникновения в самые потаенные уголки. Вот тебе вторичные признаки моей души.
— Кэтлин! — крикнул Уайли.
— Но если ты предашь меня, — сказал Нири, — ты пойдешь путем Гиппаса.
— Akousmatic[13], как я полагаю, — сказал Уайли. — Его наказание выскочило у меня из головы.
— Утоплен в луже, — сказал Нири, — за разглашение несоразмерности стороны и диагонали.
— Такая гибель ждет всех болтунов, — сказал Уайли.
— И построение правильного додека — ик! — додекаэдра, — сказал Нири. — Прошу прощения.
Рассказ Нири, адаптированный, сконденсированный, исправленный и сокращенный, о том, как он достиг предела терпения в Корке, сводится к следующему.
Не успела мисс Дуайер, отчаявшись зарекомендовать себя перед капитаном авиации Эллименом, осчастливить Нири так, как только может желать мужчина, как она сделалась неотличимой от земли, на фоне которой прежде выглядела так прелестно. Нири написал герру Курту Коффке, требуя незамедлительного объяснения. Ответа он еще не получил.
Тут встал вопрос о том, как порвать с этим лакомым кусочком хаоса, не поранив его чувств. Plaisir de rompre[14], для Мерфи — смысл контактов с людьми, было чуждо Нири. Он настаивал, словом и делом, что он недостоин ее, — заезженный прием, имевший желанный эффект. И в недолгом времени мисс Дуайер осчастливила капитана авиации Эллимена, отчаявшегося зарекомендовать себя перед мисс Фаррен из Рингсакидди, так, как только мог желать любой капитан авиации.
Затем Нири повстречал мисс Кунихан, в марте месяце, и с тех самых пор его отношение к ней было отношением богача по его смерти к Лазарю, если не считать того, что у него не было отца Авраама, который замолвил бы за него доброе слово.
Мисс Кунихан сожалела, но ее грудь уже была занята. Она была тронута и польщена, но ее чувства не были свободны. Этим счастливцем, ибо Нири хотел прижаться грудью к тернию, был мистер Мерфи, один из его бывших учеников.
— Пресвятой Боже! — сказал Уайли.
— Этот гигантский сгусток аполлонического бессилия, — простонал Нири, — этот шизоидный спазмофил — и занимает грудь ангела-Кунихан. Возможно ли такое!
— И впрямь знатный прощелыга, — сказал Уайли. — Однажды обратился ко мне.
— В последний раз, когда я его видел, — сказал Нири, — он копил деньги на аппарат искусственного дыхания Дринкера — на тот случай, если ему надоест дышать.
— Помнится, он выразил надежду, — сказал Уайли, — что я смогу целым и невредимым вновь вернуться в свой стог сена до того, как меня отыщут.
Сердце Нири (когда оно не находилось в состоянии остановки) не только воздыхало о мисс Кунихан, но вдобавок еще и истекало о ней кровью, ибо он был убежден, что она покинута. Он припоминал, как Мерфи похвалялся относительно ведения своих амурных дел согласно правилам, положенным Угрюмым Пастухом Флетчера. И выражения, какими он пользовался, говоря о мисс Кунихан, не предполагали, что он отличал ее особым обращением.
Мерфи оставил Гимнасий в минувшем феврале, примерно за месяц до того, как Нири повстречал мисс Кунихан. С тех пор единственное, что о нем дошло, было известие о том, что его видели в Лондоне в чистый четверг, ближе к вечеру — растянувшись на спине, он лежал на траве в Кокпите, в Гайд-Парке, один, в глубоком оцепенении, все усилия вывести его из коего оказались безуспешны.
Нири осаждал мисс Кунихан знаками своего внимания, посылая ей манго, орхидеи, кубинские сигареты и копию своего трактата «Доктрина предела» с исполненным страсти автографом. Если она и не уведомила о получении этих даров, она по крайней мере и не вернула их, так что Нири продолжал надеяться. Наконец она назначила ему свидание — у могилы Отца Праута (Ф. С. Мэхони)[15] на Шендонском кладбище, единственном известном ей в Корке месте, где мирно уживались свежий воздух, уединенность и отсутствие опасности нападения.
Нири явился с роскошным букетом орхидей-кеттлий, который она, прибыв с опозданием на два часа, милостиво от него приняла и возложила на плиту. Затем она сделала заявление, призванное лишить несчастного тех крох притязаний на ее особу, какие он мог еще случайно лелеять.
Она предназначена для Мерфи, который отбыл, чтобы устроить для своей принцессы достойное ее жилище в каком-то более отрадном уголке земного шара. Когда он это сделает, он прилетит к ней на всех парусах и заберет ее. Она не получала от него вестей со времени его отъезда и потому не знает, где он и чем именно занимается. Это ее не беспокоит, поскольку перед отъездом он объяснил ей, что преуспевать и любить одновременно, пусть даже только в письмах, выше его возможностей. Вследствие этого он не будет писать, пока не добьется ощутимого успеха, достойного сообщения. Она не хотела бы причинять Нири излишнюю боль, распространяясь о своем чувстве к мистеру Мерфи, и так достаточно, чтобы уяснить, что его предложения для нее невыносимы. Если он не настолько джентльмен, чтобы воздержаться своими собственными силами, она прибегнет, чтобы сдержать его, к помощи закона.
В этом месте Нири остановился и закрыл лицо руками.
— Мой бедный друг, — сказал Уайли.
Нири через мраморный стол протянул руки к Уайли, который схватил их в экстазе сострадания и принялся массировать. Нири закрыл глаза. Тщетно. Человеческое веко (к счастью, для человеческого глаза) не слезонепробиваемо. При виде такого горя Уайли почувствовал себя чище, чем за все время со второго причастия.
— Не говорите мне больше ничего, — сказал он, — раз это причиняет вам такую боль.
— Горе вдвоем, — сказал Нири, — печаль пополам.
Высвобождение руки из сочувственного пожатия — это операция, требующая такой тонкости, что — решил Нири — лучше и не пытаться. Чтобы не нанести рану Уайли, он прибегнул к уловке — попросил сигарету. Он пошел дальше — позволил вновь наполнить свою чашку.
Завершив свое заявление, мисс Кунихан повернулась, собираясь уйти. Нири стал на одно колено, стал на два и умолял ее выслушать его голосом, столь охрипшим от страдания, что она повернула назад.
— Мистер Нири, — сказала она, почти что нежно, — я сожалею, если говорила так, что это показалось вам бесчувственным. Поверьте мне, лично против вас я ничего не имею. Если бы я не была — а-а — ни в чьем распоряжении, я могла бы даже научиться любить вас, мистер Нири. Но вы должны понять — я не вольна отдать — а-а — должное вашим авансам. Постарайтесь забыть меня, мистер Нири.
Уайли потер руки.
— Дело клонится к лучшему, — сказал он.
12
В стихотворении У. Б. Йейтса «Битва Кухулина с морем» Конхобар, которому Кухулин приходится племянником, назван королем Красной Ветви.
15
Френсис Сильвестр Мэхони (1806–1866) — ирландский писатель, писавший под псевдонимом Отец Праут.