В коридоре что-то громко щелкнуло, и свет там потух. Вайли судорожно обхватил Кунихэн, словно останавливал лошадь на самом краю пропасти. Ниери бросал слова в зияющую чернотой дверь; эхо болезненно затухало:
– А вот вам и Его вмешательство! Он погасил свет! И похоже, что я не ошибаюсь.
Вайли вдруг почувствовал, что устал держать руки Кунихэн и прижимать ее к себе, причем интересно, что она почувствовала усталость от того, что ее руки удерживают таким образом, в тот же самый момент. Вайли отпустил ее руки, она шагнула в темноту и тут же была поглощена ею. Прислонившись к противоположной от двери стене коридора, Кунихэн громко всхлипнула. Да, нелегкой выдалась эта встреча.
– Ну что ж, – весело проговорил Вайли, – до завтра. В десять. Приготовь свою чековую книжку.
– О, не покидай меня сейчас, – театрально воззвал Ниери к Вайли, – сейчас, когда во мне с треском ворочаются грехи, когда губы мои еще влажны от богохульств и нечестивых речей, вырвавшихся в пылу спора!
– Прислушайся и ты услышишь рыдания и шмыганья носом, – возмутился Вайли, – целый потоп, а ты только и знаешь, что думать лишь о себе.
– Передай ей от человека, страсти которого уже угасли, но после того, как осушишь все ее слезы губами, что ни одна ее слезинка не была напрасной.
За этим последовали и другие упреки, на которые ответа дано не было, и вскорости Вайли ушел с Кунихэн.
И тут странное чувство охватило Ниери – ему почему-то показалось, что он не доживет до утра. Такое чувство приближающейся ночи несколько раз охватывало его и в прошлом, но никогда ранее оно не было столь сильным. Ему даже показалось, что двинь он хоть мизинцем или произнеси он хоть звук – и он тут же умрет. Он тяжело и с большой осторожностью дышал, ожидая рассвета, его охватывала странная дрожь, он бессознательно впивался в ручки кресла, на котором сидел. Ему отнюдь не было холодно, ему не было дурно в обычном понимании этого слова, он не испытывал никаких болезненных ощущений, у него ничего не болело – его просто терзало страшное убеждение в том, что в любую секунду что-то шепнет, что ему осталось жить на этой земле последние десять или пятнадцать минут. Особо любопытный читатель может сам посчитать, сколько секунд длится ночь.
Когда на следующий день пополудни Вайли, опоздав на несколько часов, заявился к Ниери снова, то обнаружил, что волосы Ниери сделались белы как снег, однако чувствовал он себя значительно лучше.
– Знаешь, когда вы уходили, – рассказал Ниери, – меня охватило странное чувство… мне показалось, что я вот-вот умру…
– Глядя на тебя, вполне можно сказать, что ты уже вступил в период активного умирания, – успокоил его Вайли. – Ты стал вполне похож на древнего члена Королевского Научного Общества.
– А вот теперь мне кажется, что если я выйду, пройдусь, потолкаюсь среди всего этого сброда, что заполняет улицы, мне полегчает, – высказал осторожное предположение Ниери.
– Ну что ж, отлично, идем пройдемся. И не забудь взять с собой свою чековую книжку.
Пройдя несколько кварталов, Вайли спросил:
– Ну а сейчас как ты себя чувствуешь?
– Благодаря тебе – пробормотал Ниери, – жизнь уже не кажется мне такой уж ценной…
А в это время Кунихэн обрушивала на своего индуса поток гневных слов. Он стоял перед ней явно в состоянии глубокого уныния – он даже по-детски прижимал ручки к глазкам. Увидев сквозь растопыренные пальцы приближающихся Ниери и Вайли, индус бурно замахал руками, сделал жест, который словно обрекал весь мир на уничтожение, и вскочил в притормозившее у бровки такси. При этом он пребывал в полной уверенности, что не его безумная жестикуляция, а нечто совсем иное остановило такси прямо напротив него; он даже, наверное, считал, что эта машина ездит по неподвластному разумению маршруту, делая остановки и подбирая пассажиров, желающих уехать в вечность.
– Бедняга! – воскликнула Кунихэн с притворным сочувствием. – И куда это он так, в такой спешке сорвался?
– Ну, как мы себя чувствовали сегодня утречком? – с сальной улыбочкой полюбопытствовал Ниери. – Притомились, небось?
Кунихэн жеманно и глуповато улыбнулась.
И затем они все втроем отправились на Пивоваренную улицу, туда, где, как им доложили, жил Мерфи. Некоторое время все сидели в машине молча, словно воды в рот набрали. Наконец Вайли рискнул нарушить это молчание:
– Знаете, как по мне, нет ничего лучше гробовой тишины. Я страшно боялся, что сегодня, как только мы все снова соберемся, то опять продолжим ту кошмарную беседу, которую вели вчера.
Госпожа Кэрридж, привлеченная необычным шумом, подлетела к окну. Никогда еще такси не останавливались у дверей ее дома, если не считать того случая, когда одна машина подрулила туда по ошибке. Да, простите, был еще один случай, когда такси подкатило, остановилось напротив двери дома и тут же укатило. Шутники, видать, были какие-нибудь, а может быть, и хулиганы, издеватели. Кэрридж осторожно выбралась на порог парадной двери своего дома, держа в одной руке Библию, а в другой кочергу.
– В вашем доме случайно не проживает некий господин Мерфи? – осведомился Вайли.
– Знаете, мы приехали издалека, из самого Корка, – соврал для пущей важности Ниери, – мы отложили массу важных дел и все для того, чтобы приватно побеседовать с господином Мерфи.
– Мы его, так сказать, некоторым образом, вроде как ближайшие друзья, – решила сообщить Кунихэн госпоже Кэрридж, кто они такие, причем почему-то заговорила языком и говором нижних классов, – и новости у нас для него очинно хорошие, да, да!
– Господин Мерфи, о этот господин Мерфи, – понес свою обычную ахинею Вайли, – такой был парень, а теперь развалюха развалюхой.
– Господина Мерфи нет дома, он уехал по делам, – уведомила прибывшую компанию Кэрридж.
Услышав это сообщение, Вайли нервно засунул себе в рот платок.
– Если вы не будете смотреть на него слишком пристально, вы увидите, как он достанет этот платочек из своего ушка, – любезно поведал всем Ниери.
– Ну, тогда… – Кэрридж была явно потрясена, – ну, собственно, мы ожидаем его прибытия с часу на час.
– Ну вот видите, а я вам что говорила? – вскричала Кунихэн. – Трудится он, бедняга, в поте лица своего где-нибудь в бедных кварталах Восточного Лондона, и все для чего? Для того, чтобы я могла наслаждаться той умеренной роскошью, к которой я так привыкла!
Вайли воспользовался некоторым замешательством, воспоследовавшим за этими словами – Ниери и Кэрридж не знали, куда девать глаза, а Кунихэн закрыла глаза словно в каком-то экстазе, – и проделав маленький фокус, вытащил платок из носа, вытер глаза и засунул его в тот карман, откуда он ранее был вынут.
– Но если вы хотели бы все-таки зайти и подождать, то пожалуйста, заходите, – воскликнула, словно бы опомнившись, Кэрридж и вежливо отступила в сторону, освобождая дверной проем. – Я уверена, что госпожа Мерфи вас примет, да, у меня в этом никаких сомнений нет.
Кунихэн мысленно поздравила себя с тем, что она так вовремя закрыла глаза; с закрытыми глазами, говорила она себе мысленно, трудно ошибиться слишком уж сильно… если, конечно, не находишься в полном одиночестве… тогда, по крайней мере, не требуется… моргать так часто…
– Ну, если вы так уверены, значит, вы, конечно же, действительно уверены, – прочирикал Вайли.
Случилось так, что как раз в тот момент они – все трое и одновременно – ощутили повеявший на них тяжкий дух Кэрридж, но будучи людьми благовоспитанными, конечно же, виду не подали и воздержались от каких-либо замечаний на этот счет. Они может быть, развернулись бы и поспешно ушли, но было уже поздно: дверь за ними закрылась.