- Я не унижаюсь до того, чтобы читать всякую мерзость. Мне кажется, я утомляю вас?
- Ни капельки. Ваше присутствие успокаивает меня.
- Дело с письмом выглядит очень странно. Послушайте только, что говорят в кулуарах: Сандон понял, что, раз письмо написано герцогом, оно сыграет на руку обвинению, поэтому он сделал вид, будто потерял его. Ему даже в голову не приходило, что Эдам представил его суду.
- А почему Эдам представил его? Ведь оно только вредило им.
- Как вы не видите - потому что он сам не верил, что письмо подлинное. А сейчас, из-за того, что Сандон все так безнадежно запутал, это письмо, а потом и другие письма приобщили к вещественным доказательствам - и получилось, что они сами все устроили! Именно поэтому письмо и принесет победу нашему делу. Персиваль сам себя ударил. Готов поспорить, что завтра же Его Королевское Высочество выкинет Эдама.
- Он побоится выгнать его. Эдам держит его в клещах. Я всегда это говорила.
- Вы действительно ни о чем не сожалеете? Это замечательно.
- Какой смысл сожалеть сейчас? Слишком поздно.
- Ходят слухи - хотя им никто не верит - что за всем стоит Кент. Я знаю, как зародилось подобное подозрение: однажды вы в своих свидетельских показаниях заявили, что были знакомы с Доддом, личным секретарем Кента. Но ведь все знакомы с Доддом.
Она не ответила. Она помнила, что надо быть осторожной. Идеалист Фолкстоун даже не догадывался, что за всем стоит заговор.
- Вы хорошо его знаете?
- Кого, Додда? О Боже, нет. Он такая зануда. Он живет по соседству, на Слоан-стрит, и любит иногда заглядывать на огонек.
- На вашем месте я держался бы от него подальше. При дворе сплетничают вовсю. Именно это показалось мне особенно дерзким, когда я жил во Франции еще до Террора, естественно, когда была сильна власть идеалов. Казалось, что большая их часть возродилась после того, как была свергнута тирания, и есть будущее, ради которого стоит жить.
Слава Богу, он углубился в свою любимую тему. Опасность миновала, сейчас, по крайней мере. Через десять минут надо налить ему бренди, чтобы отвлечь внимание, потом можно разрешить сесть на кровать.
Его внимание было отвлечено, но не с помощью бренди. Опять появилась Марта, которая сообщила, что звонят в дверь.
- Вас хотят видеть полковник Уордл и майор Додд.
Молчание. Изобразить ужас. Потом изумление.
- Как странно! Они пришли вместе? Интересно, зачем?
- Полковник Уордл надеется, что вы примете его.
- Зря надеется.
Лорд Фолкстоун поднялся со стула.
- А не может ему показаться странным, что меня вы согласились принять, а ему даже слова не хотите сказать?
- Пусть думает. Я могу встречаться с теми, чье общество доставляет мне удовольствие.
- Я в замешательстве. Прошу вас, примите его. Если он узнает, что я здесь, могут пойти всякие глупые сплетни.
Его светлость боится быть скомпрометированным. Он упал в ее глазах. Он уже не казался таким привлекательным.
- Хорошо. Пусть поднимается.
Его светлость успокоился. В спальню вошел полковник Уордл.
Вместо ожидаемой самодовольной ухмылки, тычка под ребра, замечания: "А вы, кажется, меня обставили?" - с намеком на общество, в котором она пребывает, она увидела тревогу: член парламента от Оукхэмптона был чем-то обеспокоен. Он пробормотал пару ничего не значащих фраз и замолчал. Что-то было не так. Она чувствовала, как изменилась атмосфера.
- Лорд Фолкстоун рассказал мне о сегодняшних событиях, - проговорила она. - Как я поняла, решение не вынесено, но для нас все складывается удачно.
- Да. Палата настроена хорошо по отношению к нам. В этом заключается одна из причин, почему мы приехали к вам. Думаю, будет лучше, если вы воспользуетесь своей болезнью и попросите разрешения не присутствовать больше ни на каких заседаниях.
- Ничто на свете не принесло бы мне такого облегчения.
Лорд Фолкстоун с недоверием уставился на Уордла.
- Вы, должно быть, сошли с ума! Ведь госпожа Кларк - наш главный козырь. Одного ее присутствия достаточно, чтобы выиграть.
- Я не согласен.
- Вы хотите сказать, что ее свидетельские показания не представляют никакой ценности, что они нанесли вред нашему общему делу? Это чудовищно. Без нее у нас не было никакого шанса.
- Вы меня неправильно поняли, Фолкстоун. Конечно, госпожа Кларк оказала нам огромную услугу. Я имею в виду, что она уже сказала все, что должна была сказать. Если она еще раз появится в палате, то будет подвергнута перекрестному допросу, и тогда может всплыть информация, которая только навредит нам.
Итак, до Уордла тоже дошли слухи о том, что Кент замешан в этом деле. Поэтому-то они с Доддом и заехали. Она пожала плечами. Пусть они в одиночестве доведут борьбу до конца, ее это не волнует.
- Послушайте, - сказал Фолкстоун, - что за всем этим стоит? Вы что-то недоговариваете, объясните. Неужели в слухах, связанных с Кентом, действительно есть доля правды?
- Нет, уверяю вас.
- Тогда в чем же дело?
- Мне бы очень не хотелось, чтобы беспокоили госпожу Кларк.
- Они не могут навредить ей больше, чем уже сделали, вы сами это прекрасно понимаете. К тому же она с легкостью с ними справилась. Что это за информация, которая может навредить?
Полковник Уордл обратил на Свидетеля Номер Один полный мольбы взгляд в надежде на помощь. Но она не обратила на него внимания, закрыла глаза и зевнула. Он в отчаянии повернулся к лорду Фолкстоуну.
- Хорошо, буду откровенен. Это личное дело, связанное со мной и госпожой Кларк. Я буду премного благодарен, если вы оставите нас вдвоем на пять минут.
Лорд Фолкстоун поднялся.
- Конечно, если вы так ставите вопрос, у меня нет выбора.
Он вышел из комнаты, оставив их вдвоем. Взволнованный полковник Уордл тут же перешел к делу:
- Вы ничего не рассказывали Фолкстоуну о герцоге Кенте?
- Естественно, нет.
- Он очень подозрителен. Ведь поэтому он и заехал к вам.
- Глупости, он привез мне цветы.
- Это просто предлог. Предупреждаю вас, будьте осторожны. Ходит много слухов. Если правительственная партия что-то пронюхает, все наши обвинения рухнут.
- Фолкстоун не принадлежит к правительственной партии.
- Это не имеет значения. Если он узнает, тут же сдастся.
- Итак, вы устыдились и вашего заговора, и выдвинутых вами обвинений?