— Разрази меня гром! Что ей делать с таким домом, как этот?
А причиной зависти Адмирала были двое ворот в ограде дома. Одни — для родственников и друзей мисс Ларк, а другие — для мясника, булочника и молочника.
Однажды булочник ошибся и вошёл в ворота, предназначенные для родственников и друзей. Мисс Ларк так рассердилась, что решила больше не покупать у него хлеба. В конце концов ей пришлось простить булочника, ведь он один во всей округе умел печь вкусные булочки с хрустящей завитушкой наверху. Но своего расположения она лишила его навсегда, и, входя к ней в дом, он натягивал картуз почти до самых глаз, чтобы мисс Ларк приняла его за кого-нибудь другого. Но не было случая, чтобы мисс Ларк обозналась.
Джейн с Майклом всегда знали, гуляет ли мисс Ларк у себя в саду или идёт по улице: она носила так много брошек, ожерелий и серёг, что её движения сопровождались звяканьем и звоном. Точно шла не мисс Ларк, а целый оркестр. Завидев детей, она всегда говорила одно и то же:
— Доброе утро (или «добрый вечер», если дело шло к ужину), — и прибавляла: — Как мы сегодня себя чувствуем?
Джейн с Майклом не понимали, о чьём самочувствии мисс Ларк спрашивает — их, или своём, или Эндрю.
Поначалу они отвечали только «Добрый вечер» или «Доброе утро», в зависимости от времени дня.
Весь день, где бы они ни были, они слышали громкий голос мисс Ларк:
— Эндрю, где ты? — кричала она. Или:
— Эндрю, не смей выходить на улицу без камзольчика. — Или:
— Эндрю, иди скорее к своей мамочке!
Если бы вы не знали, кто такой Эндрю, вы могли бы подумать, что это маленький мальчик. Джейн была уверена, что мисс Ларк считает Эндрю маленьким мальчиком. Но Эндрю вовсе не был мальчишкой. Эндрю был пёс, маленький, с пушистой шелковистой шёрсткой. Такие собачки, пока не залают, похожи на меховую горжетку. Но зато, когда залают, уже никакого сомнения нет, что это настоящая собака. Никакая меховая горжетка не могла бы произвести столько шума.
Эндрю, надо вам сказать, вёл такую роскошную жизнь, точно был переодетый персидский шах. Он спал в комнате мисс Ларк на шёлковой подушке; два раза в неделю ездил в автомобиле к парикмахеру, где его мыли шампунем; каждый день пил сливки, а иногда даже завтракал устрицами; у него было четыре выходных разноцветных сюртучка в клетку и полоску. Словом, у Эндрю каждый день был праздником. На день рождения для Эндрю пекли пирог и зажигали на нём две свечи, хотя всем известно, что положено зажигать всего одну.
Вследствие всего этого Эндрю терпеть не могли обитатели Вишнёвой. Они насмехались над ним, когда он ехал в легковом авто к парикмахеру, одетый в свой лучший камзольчик и накрытый меховой попонкой. А тут мисс Ларк ещё вот что придумала — боясь простуды, купила ему две пары кожаных башмачков, чтобы Эндрю мог гулять по парку в любую погоду. И когда он вышел обутый на улицу, вся Вишнёвая высыпала потешиться над бедным, ни в чём не повинным псом.
Однажды Джейн с Майклом глядели на Эндрю сквозь забор, отделяющий дом № 17 от соседнего дома.
— Фу, какой дурак, — заявил Майкл.
— Откуда ты знаешь, что он дурак? — поинтересовалась Джейн.
— Знаю, потому что папа так его назвал сегодня утром, — ответил Майкл и стал дразнить Эндрю.
— Он не дурак, — сказала Мэри Поппинс, — и не будем спорить.
Мэри Поппинс была права. Эндрю отнюдь не был глупым псом. И вы скоро в этом убедитесь.
Только, пожалуйста, не думайте, что он не уважал мисс Ларк. Уважал. Даже любил её по-своему, не выказывая своих чувств. Разве мог он не любить женщину, которая была так добра к нему чуть не с самого его рождения. Даже несмотря на то что она, пожалуй, слишком много ласкала и целовала его. Но в одном не было сомнения — жизнь, которую вёл Эндрю, угнетала его бесконечно. Он отдал бы половину своих богатств, если бы имел таковые, за добрый кусок сырого мяса вместо ежедневных куриных грудок и омлетов со спаржей.
Надобно знать, что в самой глубине сердца Эндрю мечтал стать обычной дворняжкой. Проходя мимо своей родословной, которая украшала стену гостиной мисс Ларк, он всякий раз содрогался от стыда. Сколько раз сетовал он, что имеет таких знаменитых отца, деда и прадеда. Надо же разводить вокруг них столько шуму!
Эндрю не только мечтал стать дворняжкой, но и дружил с одними дворнягами. Улучив минутку, убегал к калитке и ждал там появления друзей, с которыми можно переброситься парой слов о простых собачьих делах. Но это бывало так редко! Увидев его у калитки, мисс Ларк тотчас звала его:
— Эндрю, Эндрю, иди сюда, мой красавчик! Перестань общаться с этими ужасными беспризорными дворнягами!
И, конечно, Эндрю вынужден был идти домой. Иначе мисс Ларк шла к калитке и уносила его домой на руках, опозорив перед друзьями. Красный от стыда, Эндрю поспешно взбегал по ступенькам, чтобы другие собаки не слышали, какими словами осыпала его мисс Ларк. Тут было и «бесценный», и «счастье моё», и «мой маленький сахарочек».
Задушевным другом Эндрю был не просто дворовый пёс, а притча во языцех всей улицы. Он не только был помесью эрдель-терьера с Лабрадором, но и умудрился взять от той и другой породы всё самое худшее. Когда бы ни завязалась на улице собачья драка, он был всегда в самой её гуще, вечно грызся с почтальоном и полицейскими, а больше всего любил рыться в помойках или в сточной канаве. Он сумел насолить всей улице. И не один житель говаривал в сердцах — какое счастье, что это отродье — не его собака!
А Эндрю любил его и постоянно ожидал с ним встречи. Иногда им удавалось только приветливо обнюхать друг друга в парке, изредка выпадала удача — побеседовать у калитки. Эндрю узнавал от своего друга все городские новости, и по ухмылке большого пса можно было догадаться, что они были не такие уж невинные.
И всегда на самом интересном месте раздавался из окна голос мисс Ларк, большой пёс вставал, показывал ей язык, подмигивал Эндрю и уходил, вихляя задом. Чихать он на неё хотел!
Эндрю, конечно, не разрешалось выходить за калитку, разве только с мисс Ларк на прогулку или с горничной к ветеринару подрезать коготки.
Вообразите теперь удивление Джейн и Майкла, увидевших Эндрю одного в парке; он пробежал мимо них, прижав уши и задрав хвост, как будто напал на след тигра.
Мэри Поппинс резко остановила коляску — вдруг Эндрю в пылу погони опрокинет коляску вместе с близнецами.
— Эй, Эндрю! Где твой камзольчик? — закричал ему вслед Майкл, стараясь подражать визгливому голосу мисс Ларк.
— Эндрю, несносный мальчишка! — вторила брату Джейн, гораздо лучше подражая голосу мисс Ларк, в чём нет ничего удивительного, ведь она была девочка.
Эндрю заносчиво поглядел на них, а на Мэри Поппинс громко затявкал.
— Тяф! Тяф! — повторил он быстро несколько раз.
— Постой, постой. Мне кажется, первый направо, второй дом по левой стороне, — сказала Мэри Поппинс.
— Тяф? — спросил Эндрю.
— Нет, сада нет. Только огород сзади. Ворота обычно открыты.
Эндрю опять что-то протявкал.
— Не уверена, — сказала Мэри Поппинс. — Но думаю, ты прав. Обычно появляется домой к послеобеденному чаю.
Эндрю кивнул и со всех лап побежал дальше.
Глаза у Джейн и Майкла стали круглые, как блюдца.
— Что он сказал? — выпалили оба, задыхаясь от волнения.
— Ничего, он просто гуляет себе, и всё, — сказала Мэри Поппинс и плотно сжала губы, чтобы ни одно слово больше не вылетело у неё изо рта. Джон и Барбара громко гулили в своей коляске.
— Нет, не просто! — возразил Майкл.
— Он не может просто так гулять! — поддержала брата Джейн.
— Вам, конечно, виднее. Как всегда, — сказала, вздёрнув нос, Мэри Поппинс.