Э в а (входит с полными авоськами). Ты уже дома? Что так рано? Господи, ну и жарища сегодня. Я думала, меня удар хватит за этой кассой, но нашему заву хоть кол на голове теши — делает вид, что ничего не слышит, а я ведь с мая прошу, чтобы поставили вентиляторы. Такой магазин — и без вентиляторов. А нашему заву наплевать! Когда ему жарко, он к себе на склад забирается, а ученицы еще и пивко ему открывают… Больно его интересует какая-то кассирша. Пусть себе вкалывает восемь часов на солнцепеке. Ему — хоть бы хны… Да… погляди-ка, Томаш. (Достает из сетки бутылку.) Мы получили новый чай, в бутылках. (Она еще не обратила внимания, что муж плохо себя чувствует.) Представляешь, расхватали за полчаса. Говорят, в нем нет этого, ну, как его… в общем, того, что в кофе называется кофеин, а в чае — как-то иначе. И кто-то придумал, будто этот чай помогает от рака. За полчаса триста бутылок как корова языком слизнула. Господи, скажи людям, что динамит — средство от старости, так ведь и его раскупят. А Илья прошлый раз говорил, что в Братиславе этот чай уже давно продается, им все магазины завалены, и никто на него даже не смотрит… Томаш! Что же там с нашим мальчиком? Он ведь давно не приезжал и даже не пишет. Господи! У меня дурное предчувствие. Может, съездим к нему? Завтра после обеда? Или в воскресенье? (Эва только сейчас заметила, что муж ей не отвечает. Она подходит к тахте и склоняется над Томашем.) Томаш! Боже мой! Что с тобой?
Т о м а ш. Открой окно.
Э в а. Ведь оно же открыто!
Т о м а ш. Душно.
Э в а. Душно?
Т о м а ш. Ужасно.
Э в а. Что с тобой? Что у тебя болит? Ты побледнел… И руки холодные — в такую жару!
Т о м а ш. Ты не принесла каких-нибудь таблеток?
Э в а. Каких? Что ты говоришь?
Т о м а ш. Мне бы…
Э в а. Что? Вызвать неотложку?
Т о м а ш. Не надо.
Э в а. Как это не надо. (Бросается к телефону, снимает трубку, но гудка нет.) Господи! Надо же было ему сломаться именно сейчас.
Т о м а ш. Может, у тебя есть что-нибудь?
Э в а. Господи, да что?
Т о м а ш. Какая-нибудь таблетка…
Э в а. Погоди… Ведь у нас в доме живет доктор, я сбегаю позову его.
Т о м а ш. Нет! Только не его!
Э в а. А кого же?
Т о м а ш. Никого. Не надо.
Э в а. Нет, надо, ты же весь дрожишь. Боже мой, лежи и ни в коем случае не двигайся! Я сейчас же вернусь… (Выбегает из квартиры.)
Томаш пытается встать. Это ему не удается, тогда он садится — так ему легче дышать; подкладывает под спину большую вышитую подушку. На минуту он чувствует облегчение. Кругом тишина; ее нарушает гудение электровоза, ведущего грохочущий товарный состав. Томаш опять вынимает часы, сверяет время и, услышав шаги в коридоре, успевает поднять брошенную газету и включить приемник над тахтой. В комнате сразу же меняется настроение — раздаются звуки известного «Марша повстанцев» Яна Циккера.
Г а й н о ш. Ну и ну! Кажется, милая пани меня…
Т о м а ш. Напрасно утруждала.
Э в а. Напрасно? Да вы взгляните на него получше, пан доктор!
Г а й н о ш. Ну да, конечно… Нам обоим уже добрых пятьдесят, но это еще не значит…
Т о м а ш. Что нас можно просто так, ни с того ни с сего, взять — и списать.
Э в а. Никто тебя списывать не собирается! Ты сам себя доконаешь, если будешь и дальше тянуть эту лямку. Подумать только! Мало того, что он машинист и ему вздохнуть между рейсами некогда, так у него еще куча всяких общественных нагрузок. Представляете, доктор, он в трех местах председательствует. И бог знает, сколько у него еще работы, кроме этого.
Г а й н о ш (усевшись возле Томаша, меряет ему давление, считает пульс). Да, да, конечно. Но что поделаешь, милая пани, такое уж нынче время. Правда, некоторые из нас и в самом деле работают на износ.
Э в а. Э, я давно уже это ему твержу, да что толку — он меня не слушает. Как об стенку горох. (Заметив, что Гайнош берет фонендоскоп, выключает радио.) Да вот, взять хотя бы радио. Ну, скажите, кому нужно, чтобы оно орало целый день.
Г а й н о ш. Да-а, а между прочим, когда этот марш загремел впервые, мы были на тридцать лет моложе — бравые были ребята…
Э в а. Бравые ребята!.. Все это было, да быльем поросло… Но ему до сих пор кажется, что он по-прежнему может лазать через заборы, как когда-то.