Пачкая липким все вокруг.
— Давай потом, Сэмми. После школы, хорошо? Во время торта?
Я обожала его. Любила его той безоговорочной любовью, которую никогда ни от кого, кроме него, не получала. Он меня не боялся. Он понарошку взрывал все вокруг с помощью Лего-человечков, или расставлял их в маленьких укреплениях, в качестве пародии на жизнь.
— Торт, торт, тортик — мортик. — Он прыгал вокруг, улыбаясь до ушей.
Я повернулась к маме:
— Почему вы такие странные?
Я понизила голос так, чтобы Сэмми меня не услышал.
Папа ответил за нее:
— Нам нужно кое-что обсудить, когда ты вернешься, но это может подождать.
— Вы уверены? — Настаивала я. Я никогда не видела кого-либо из них таким обеспокоенным.
— Ты же не хочешь опоздать на автобус.
Мама колебалась. За последние несколько месяцев она то отдалялась от меня, то слишком опекала. Между нами была почти осязаемая дистанция. Я увидела, что она разглядывает меня, как будто пытается запомнить мой ДНК.
— Ты все с собой взяла? — Она посмотрела на меня, провела рукой по волосам, и пригладила случайно выбившийся локон за ухом. Она всегда делала так, что я хотела встряхнуть волосами и взлохматить свои кудри еще больше. Мама улыбнулась трогательно и печально. Она больше не сказала ничего.
— Отлично. Ага. — Я повернулась и вышла из кухни, чувствуя себя ребенком на этом празднике взрослых, раздраженная тем, что они не могут просто мне сказать, в чем дело. Тайны заставляют меня чувствовать себя маленькой и незначительной. Такая ситуация меня не устраивала. Я надела рюкзак
Папа вышел из кухни.
— Меридиан, погоди!
Он притянул меня к себе и обнял так крепко, что стало трудно дышать.
— Папа? — я отстранилась, чувствуя себя очень неловко.
Хоть Сэмми не вел себя необычно. Он играл с конструктором Лего, открытым вчера, на свой день рождения. Мама, брат и я — все мы родились через день или два друг от друга.
Я услышала шум автобуса на улице и тут же припустила, прихрамывая и не оглядываясь, вприпрыжку. Автобус издавал ни с чем не сравнимый пыхтящий звук, из-за которого я вечно куда-то торопилась, даже если уже стояла на автобусной остановке. По Павлову. Правое колено не сгибалось и опухло. Я подошла к автобусной остановке как раз в тот момент, когда двери автобуса открылись, пропуская вперед меня других учеников. Никто не разговаривал — или, точнее, все меня не замечали.
Еще один день, еще одно разочарование.
Я сдала тест по биологии. Отдала курсовую работу по английскому языку о романах в стиле комикса, на примере новой серии Диккенса, перечислила две сотни стран и их столиц на летучке по мировой истории, и как обычно не пошла на обед, так как столовая была тем местом, которое я избегала любой ценой. Когда я не хотела встречаться с остальной частью человечества, я обычно околачивалась за школьной сценой, в костюмерной. Кроме того, там было легче скрывать все скелеты в моем шкафу.
Автобус прикатил обратно к моей остановке в половину пятого. Я ликовала внутри. Четыре дня каникул, я хотела начать ничего не делать немедленно. Сперва, долой эту общественную униформу и ботинки. Дети выгружались из автобуса позади, постоянно разговаривая. Я почти совершила сальто, используя стену по пути к дому. Синий Мустанг, наполненный старшими ребятами, притормозил, они высунулись из окон, флиртуя с моими соседками из автобуса. Я чувствовала себя невидимой, но вполуха слушала их, направляясь к дому.
Белый внедорожник с тонированными окнами вылетел из-за угла впереди меня. Водитель должен был видеть Мустанг и компанию ребят посередине дороги. Я готова была поклясться, что он увеличил скорость, направляясь ко мне. Я уронила рюкзак, застыв в шоке.
Мама, должно быть, видела меня из окна. Она выбежала из дома, громко крича и размахивая руками. По спине пробежали мурашки. Ее голос вывел меня их ступора и я отпрыгнула с пути внедорожника куда-то в кусты. Компании ребят позади меня повезло меньше.
Я слышала звук столкновения металла с металлом. Трескавшееся и бьющееся стекло. Я почувствовала, как будто руку выдернули из сустава, и что в легких больше не осталось кислорода.
Происшествие длилось всего несколько секунд, но мир вокруг меня замедлился до черепашьей скорости. Внедорожник развернулся и умчался, оставив водителя Мустанга наполовину внутри машины, наполовину снаружи.
Мятое железо лежало на дороге, как порванная бумага. Девушка из моего класса по биологии лежала на земле без движения, рядом лежали другие, которых я не узнавала. Много рук и ног лежали под неестественными углами. Большинство жертв трагедии стонали и охали — значит, они были еще живы. Я попыталась приблизиться к месту бойни, чтобы помочь, но боль переломила меня пополам. Я чувствовала, как будто в мои глаза воткнули раскаленные иглы. Дышать стало почти невозможно. Я упала на дорогу, обливаясь слезами, видя перед глазами моменты жизни каждого человека, как будто отрывки несвязного фильма.
Мама подняла меня и тащила все дальше и дальше от места трагедии. Она что-то несвязно говорила, ее голос был наполнен ужасом.
Меня затрясло в еще одном приступе боли. Что со мной происходит? Впоследствии рядом со мной оказался папа, он посадил меня на заднее место нашего семейного седана. Я держалась за живот, в испарине, зажмурившись от боли.
— Увози ее отсюда. Мы уже собрались. Мы с Сэмом встретим вас — приказывала мама отцу, в то время как машина уже двигалась. Она мне прокричала:
— Я люблю тебя, Меридиан. Не забывай это!
Папа нажал на газ.
Он все время говорил со мной. Какие-то глупые слова, убеждения, молитвы. Но мне было настолько больно, что я едва могла его слышать.
Чем дальше мы уезжали от дома и от места аварии, тем лучше мне становилось. Дыхание восстановилось, боль постепенно ушла, как вода в море во время отлива. Наконец, я смогла выпрямиться и вытереть щеки салфеткой, которую папа передал мне назад.
— Лучше? — спросил он, взглянув на меня в зеркало заднего вида.
Я кивнула, давая голосу время восстановиться.
— Что происходит?
— Время вышло. Мама должна была сказать тебе раньше. Она должна была все объяснить. Но она хотела тебя обезопасить. Поверь, она хотела, чтобы ты была в безопасности. Чтобы ты была ребенком как можно дольше.
Я ничего не понимала.
— О чем ты говоришь? — спросила я, когда он сделал передышку. Я никогда не была нормальным счастливым ребенком, находящимся в безопасности.
— Ты не человек. Не совсем человек. Ты особенная. Я думаю, что боль, которую ты чувствовала, была душой человека. Все очень запутанно.
— А? — я сглотнула — Папа, с тобой все хорошо?
— Тебе надо уходить, Меридиан. Тебе надо попасть в дом тетушки, и научиться этому.
— Чему?
Он разочарованно вздохнул.
— Я не знаю. Предполагалось, что твоя мать тебе все объяснит. Я никогда не видел такого раньше. Все эти годы она знала, что боль была настоящей, и никогда не говорила мне почему. До Дня Благодарения, когда начались звонки.
Я повысила голос, чтобы остановить его.
— Ее здесь нет! Зато ты здесь! Что ты имеешь в виду, говоря, что я не человек?
Наши глаза встретились в зеркале заднего вида.
— Ты ангел, которых называют Фенестра.
Все ясно: я уснула в автобусе и это был невероятно странный кошмар.
— Ну да, конечно…
— Я не сошел с ума, маленькая леди.
Папа одарил меня самым строгим выражением лица и голосом.
Мы заехали на автостоянку Костко.
— Можешь идти? — спросил он.
Я чувствовала себя окрепшей, но боли, похожие на ломоту при продолжительном гриппе, все еще сводили мои мышцы.
Папа помог мне подняться на ноги и наполовину пронес наполовину протащил меня сквозь длинные проходы между грудами сыпучих материалов.
Он все время оглядывался, когда будто ожидал преследования. Багаж оттягивал его плечи и бил по витринам, пока мы пробирались в заднюю часть здания.