Тогда, в день убийства, около четырех часов Стус уже был у Коврова. Художник ушел, и Ковров оставался один.
— Я не сомневаюсь, что Стабулниек сказал правду. И тем не менее, я рекомендую действовать осмотрительно, — сказал Стус.
— Ты говоришь так, словно это сообщение сулит нам какую-то опасность.
— Тебе нет. Мне — да.
— А точнее?
— Это я виноват в том, что Эберт погиб. Я!
— И я виноват не меньше, Алексей.
— Твоя вина косвенная. Она заключается лишь в том, что ты выделил для конвоя только двух бойцов. А этого оказалось мало… Основную вину за гибель Эберта несу я. Меня спасло от наказания лишь то обстоятельство, что тогда показаниям Эберта не придали должного значения, посчитав его просто авантюристом. Но в свете сообщения Стабулниека…
— Ты хочешь сказать, что фигура Эберта сейчас поднялась в цене. И останься он тогда в живых…
— Да, если бы Эберт не погиб, он рассказал бы все, и группа “Черный беркут” была бы ликвидирована еще тогда. А я лишил чекистов этой возможности. Я убил Эберта.
— Ты? — Ковров, шагавший по комнате, остановился.
— Да, я. При попытке к бегству.
— Но ты же сказал, что в него стреляли из кустов.
— Я боялся сказать правду.
— Но у тебя была возможность взять его живым. Ты бежал за ним вместе с шофером. Вы оба имели автоматы, а Эберт был безоружен.
— Мы его все равно не догнали бы. Вот я и выстрелил.
— И попал в шофера?
— Да, но откуда ты знаешь?
— Я только сейчас это понял. Вот почему ты придумал версию, что Эберт и шофер убиты выстрелами из кустов. Теперь тебя мучает совесть, что ты убил товарища.
— Да, — Алексей опустил голову.
— Подожди, подожди… — Ковров задумался. Стус настороженно поднял голову.
— Но ведь автоматная очередь поразила их сбоку, как было тогда установлено, — сказал, наконец, Ковров. — Значит, ты бежал им наперерез, а не вдогонку. Следовательно, у тебя была возможность взять Эберта живым. Почему ты этого не сделал?
Стус молчал. Ковров уселся против него.
— Вот что, Алеша, давай начистоту. Зачем ты убил Эберта? Дело прошлое. Говори правду!
Стус безнадежно махнул рукой.
— Да, я понимаю, что сообщение Стабулниека подвело меня… к финишу. Мне ничего не остается, кроме того, чтобы сказать тебе правду. Эберт мне пригрозил: если я его не отпущу, он расскажет нашему командованию, что я служил у немцев. Он меня узнал, — продолжал Алексей тем же безнадежным тоном.
— Значит, прежде чем попасть в нашу армию… — начал Ковров.
Но Стус его перебил.
— Я служил у немцев. Мало того, я был в группе “Черный беркут”.
— Это поразительно… — Ковров не находил слов от возмущения.
— Ну, что ты на меня так смотришь! — закричал Стус. — Шестнадцать лет назад я избежал разоблачения, убив Эберта. Я думал, что с прошлым все кончено, что никто никогда не узнает… Я начал новую жизнь. Клянусь тебе, ничто меня не связывает с прошлым. И вот теперь станет известно…
— Вина того или другого человека будет определяться отдельно, — сказал Ковров на удивление спокойно. — Что ты делал в группе “Черный беркут”? — еще суше спросил он.
— Я участвовал в нескольких операциях по изъятию культурных ценностей для ведомства Розенберга.
— Группа “Черный беркут” этим не занималась. Говори правду.
— Да, это было до моего вступления в группу, потом ряд провокаций по заданию “Черного беркута”. Я оступился в жизни еще раньше. К чему я тебе все это говорю? Ты понял?
— Я тебя понял, но я не могу сделать то, что ты хочешь, — сказал Ковров решительно. — Группа “Черный беркут” совершила в войну и после нее тягчайшие преступления. Отправила на тот свет множество людей. И вот теперь есть возможность напасть на ее след. А ты, мой друг, толкаешь меня на предательство. Все, что ты совершил в годы войны и в чем теперь раскаялся, не идет в сравнение с этим твоим поступком. Члены группы “Черный беркут” — военные преступники, и срок давности за совершенные преступления на них не распространяется.
— А как же я? Ты подумал?
— Я не знаю, как велика твоя вина в прошлом. А потом ты и вовсе порвал с группой, если, конечно, ты говоришь правду. — Ковров испытующе посмотрел Стусу в глаза.