Все случалось. И обидные промахи — дерево усыхало, — и чудо плодоношения.
Воистину чудесной оказалась встреча дирижера стамбульской оперы Оганеса Чекиджяна с Арменией. Он принес с собой артистизм и горение таланта его могучих предшественников стамбульцев — композитора Чухаджяна, актера Адамяна, поэта Петроса Дурьяна.
Принес боль и скрытую в душе бурю против той зловещей апрельской ночи, когда по улицам того же города тащили на лобное место великого Комитаса, Варужана, Зограба. Армения дала Оганесу Чекиджяну силу родной земли. Эта сила с дирижерского мостика поднялась, влилась в его нервные руки, одарила счастьем творить для этой земли.
Мощь чекиджяновского таланта преобразила и саму капеллу. От магического взмаха его дирижерской палочки из восьмидесяти уст вырывались и волна за волной разливались по залу и древние мелодии, и оровелы, и реквием Берлиоза, и «Стабат матер» Россини, и многое, многое другое. Чекиджяна возвысила Армения, и он также возвысил ее. Капелла выступала в Москве и в Ленинграде, в Киеве и в Новосибирске, в городах Прибалтики — и каждый раз вызывала бурную благодарность взыскательных слушателей.
В феврале этого года Чекиджян со своей капеллой побывал в Бейруте.
Глубоко символичной была эта поездка. На его авиабилете могла быть обозначена совсем другая трасса. Поворот биографии, и мог быть просто Стамбул — Бейрут или Париж — Бейрут, Монреаль — Бейрут, даже Нью-Йорк — Бейрут… Как, с каким чувством, должен был тогда сойти с трапа в Бейрутском аэропорту этот человек, если он и достиг самой громкой славы? Был бы он охвачен тем великим, ни с чем не сравнимым чувством, которое овладело им, когда он на лайнере «Ту-134», вылетевшем из Еревана, приземлился в Бейруте? Это ощущение родины в себе — юной Советской Армении, гордость за то, что он привез сюда с собою эту свою родину и по-хозяйски уверенно одаривает ее теплом и светом… И мне сейчас хочется повторить строки из моих же «Караванов»: «Конечно, случается, что и за границей армянский художник ценой неимоверного напряжения сил может добиться признания… Но совсем иное, когда художник чувствует под ногами родную землю и за спиной — свой народ, когда он является миру не как бродяга без роду и племени, а как исконный наследник своих предков, гордый тем, что несет людям отсвет гения родного народа. Вдвойне верны слова большого писателя Костана Зарьяна, недавно вернувшегося в Армению: «Человек-одиночка незначителен, если он свое умственное и нравственное развитие, свою судьбу личности не связывает с той массой людей, к которой прикован физически и исторически».
В этот вечер в Ереванской филармонии Чекиджяна и его капеллу встречали еще более бурно, чем обычно. Они только что вернулись из Бейрута. В конце концерта еле удалось пробиться к нему. Мы обнялись. Давно не видели друг друга. Сразу после моего возвращения из поездки капелла отбыла в Бейрут. А я привезла столько приветов из Монреаля, Торонто и Америки, где так много стамбульских армян. «Вы, конечно, знаете нашего Чекиджа? Он был моим другом»; «Как там наш Чекидж? Мы пели в одном хоре с Майтой»; «Говорят, что на родине Чекиджяна очень ценят, как это здорово, что он там…»
Я вручила Чекиджяну маленькую коробочку с духами, которую меня попросили передать в Монреале, Его жена Майта прочитала обратный адрес:
— А-а-а! Это Акопик, Акоп Цинцалян…
— Акоп в Монреале? — удивился Чекиджян — Что он там делает?
— Поет в церковном хоре, а при каком деле состоит, право, не знаю.
— Наверно, торговлей занялся. А способный был парень, да застрял на полпути. Женился, открыл лавчонку…
Для долгой беседы нет времени. Вокруг толпятся жаждущие пожать ему руку, поздравить. Французский журналист господин Жорж, приехавший в Ереван за материалом Для передачи об Армении по французскому радио, уславливается с Чекиджяном о встрече для интервью.
29 марта, Ереван
Я знала, что в Армении сейчас находится корреспондент радиостанции «Франс культюр», приехавший в Ереван, чтобы взять интервью у армянских поэтов, записать на пленку их стихи и голоса. Случай свел нас на концерте Чекиджяна, в ложе филармонии. Мсье Жорж Годберг несколько дней разыскивал меня, что называется, «днем с огнем» — я была в Егварде, — а тут вдруг мы оказались стул к стулу, рядышком. Как истый парижанин, он вскочил, приложился к ручке и тут же выпустил длинную пулеметную очередь из неистощимого французского арсенала комплиментов.
Мсье Жорж в Армении впервые, приехал после того, как прочитал вышедшую недавно в Париже «Антологию армянской поэзии», о которой добро отозвалась их пресса. Приехал, чтоб поглядеть места, где рождены эти стихи, а также подготовить часовую радиопередачу о современной Армении. Здесь он не один, а с большой группой журналистов, архитекторов, археологов, которые тоже в Ереване никогда не бывали.
— Ну как вам наша Армения? — при всем старании не вытерпела я, вновь и вновь обнаружив свои «местнические» пристрастия.
— Все необыкновенно. Вчера мы ездили в Гарни-Гегард. Сокрушались и удивлялись, как это столько лет прожили и не видели такого чуда.
Да, не видели. Старшее поколение видело лишь армянских беженцев, бредущих по улицам французских городов, или в толпе у заводов Рено и Ситроен, мечущихся в поисках работы и куска хлеба. Слышали сострадательные голоса Анатоля Франса и многих других гуманистов Франции, взывающих к совести мира встать на защиту «сестры, умирающей на Востоке». Это было давно… А молодые — те попросту не знают о нас или очень мало знают. Пусть приезжают, узнают, увидят.
Долгие века Армения и ее народ вытеснены были не только с географической карты, но и из того перечня духовных ценностей, той духовной карты мира, к которой поколениями приобщаются люди. Каждый более или менее образованный человек знает о египетских пирамидах, эллинских богах, Парфеноне, Колизее, площади Святого Петра, соборе Парижской богоматери, о Данте, Шекспире, о Гёте и Бетховене. А вот о храме Рипсимэ и Нарекаци можно, получается, и не знать. Несколько дней назад какая-то зарубежная радиостанция, сообщая о делах футбола, упомянула армянскую команду «Арарат» и разъяснила при этом: «Армяне живут по ту сторону Кавказских гор, на юге, имеют свою письменность, школы, говорят друг с другом по-армянски…» Одним словом, существует якобы и такое племя, у которого есть, оказывается, не только футбол, но и школы, алфавит…
Не столь уж обширны оказались сведения об армянах, почерпнутые мной в Токио, в магазине фирмы «Сони», где я приглядывалась к магнитофону. Продавец, согласно существующему там правилу, мне как иностранке сделал скидку в цене на него. Я решила представиться пообстоятельнее:
— Армянка… Армен, армен, — показав на себя и, как мне казалось, по-английски объяснила я.
Продавцы недоуменно переглянулись, а затем: «А-а-а, Микоян!» — догадались они. Я воодушевленно продолжила: «Арам Хачатурян, Гоар Гаспарян, Тигран Петросян…» Однако это вдохновенное перечисление, увы, не возымело никаких последствий.
Как-то в Армению на два дня приехал американский писатель Стейнбек. Мы повезли его в Гарни-Гегард. Когда проезжали по улицам Еревана, Стейнбек на полном серьезе осведомился: «А где дом армянского радио? Покажите, пожалуйста». В Хельсинки я вошла в универсальный книжный магазин, который, по словам финнов, самый крупный в Европе. Среди множества разноязычных книг не попалась мне на глаза ни одна имеющая хоть самое отдаленное отношение к многовековой армянской культуре. К той культуре, о которой Валерий Брюсов говорил: «Средневековая армянская лирика есть одна из замечательнейших побед человеческого духа, какие только знает летопись всего мира». Вместо этого наткнулась на сборник анекдотов на английском, неизвестно почему приписываемых «армянскому радио». Ничего не скажешь, наконец-то добились вселенского признания!
Да, в хранилищах мировой культуры все полочки, подобно земельным угодьям, давно уже распределены и заполнены. И трудно среди них найти местечко, чтобы втиснуть еще что-нибудь. Но не стоит так уж огорчаться. С возрождением Армении возрождается и ее прошлое, потому что оно, прошлое, оживает в настоящем, только новые ростки свидетельствуют о жизнеспособности корней. Только живые знают место, где хранится клад, и могут извлечь его из древних тайников. А настоящие сокровища не старятся. Придет время, они во что бы то ни стало займут свое место на полках тех же хранилищ мира, в разноцветий его духовной карты.