14 апреля, Егвард
В общем, речь Вреж-Армена была построена так, что-бы никакое неуместное слово не задело гостью из Советской Армении. Правда, в другие дни в том же зале произносятся и другие речи, по-прежнему фанатичные, непримиримые. Однако как на этом вечере в Монреале, так и во время других моих встреч, организованных «Амазгаином», все было тактично — за одним исключением. Это вечер «Армянского центра» в Торонто.
— Мы не рискнули здесь прочитать в нашем неумелом, дилетантском исполнении прелестнейшие стихи нашей гостьи, — слащаво-приторно изъяснялся со сцены открывавший вечер председатель здешнего филиала «Амазгаина» и стал затем дотошно перечислять все мероприятия, предпринятые ими за последние десятилетия-
Потом выступила детская танцевальная группа. И хотя танцы не очень походили на армянские, все равно было трогательно само существование ее в этом городе. Затем пошли песни, декламация. Читались только классические вещи или произведения зарубежных армянских авторов. Ни одной песни Советской Армении, ни одного стихотворения армянских советских поэтов, кроме моего «Слова сыну». Такого «направленного» концерта я ни разу не слышала во время моих встреч с зарубежными армянами. «Чистопородность» этого центра стала еще более явной, когда я увидела, что на сцене слева от меня приторочен громадный дашнакский флаг, как принято у них называть, «трехцветный». Оранжево-сине-красный. Сюрприз, мягко говоря, малоприятный и никак не свидетельствующий о деликатности хозяев ни по отношению к гостье, ни к стране, из которой она приехала.
Все это настроило меня соответственно, и, когда я получила слово, в голосе моем, наверное, была некоторая горячность, хотя я и говорила о том же, о чем обычно во всех такого рода аудиториях.
Говорила, что мы никогда не забудем тех, кто, презрев все опасности, оставив дом и семью, посвятил себя освобождению народа от султанского ига. Но каждое время приносит свои веяния, свои идеи, диктует свои пути к их осуществлению. Нельзя уже сто лет подряд склонять те же слова, твердить те же лозунги, слепо уповать на тот же флаг. Меняются времена, и мы должны трезво рассматривать судьбу нашего народа во всей цепи исторического развития, а не вырывать ее из этой цепи, не превращать в брошенное в угол колечко, которое может заржаветь в своем одиночестве. Думать кичливо, что наша нация имеет свое особое место в мире и должна жить обособленно, значит не возвышать, а умалять народ, превращать его в племя, в род, а следовательно, мешать ему мериться со стоящими рядом, равняться на передовых, то есть лишать основного стимула движения вперед, прогресса. Сейчас в мире замечены две крайности. С одной стороны, шовинистическое стремление считать свою нацию привилегированной, лихорадочные попытки утвердить ее господство, с другой стороны — космополитизм, который проникает из-за океана и душит национальную культуру, лишает ее возможности иметь собственный цвет в радуге. Оба направления опустошают человека. Армянский народ благодаря новому, интернационалистскому умонастроению сейчас широко смотрит на мир, и мы радуемся такой черте, потому что она обогащает, делает ярче, многообразнее наш национальный характер. Вот почему, когда писатели и художники Армении отражают это в своих произведениях, надо понять, что это искреннее чувство, а никак не конъюнктура, как подчас склонны здесь считать некоторые. Я и люди, думающие как я, ищем реальный, верный путь, и этот путь к национальному расцвету проходит через Ереван, Матенадаран, университет, заводы-новостройки, Академию наук, проходит по дорогам, по которым идет наш народ вот уже более полувека и которые так естественно утверждают сущность нашего народного характера, нашей жизненной философии.
Жизнью нужно отмстить за жестокость веков,
Духом собственным — крепнущим и неустанным,
Созиданьем — за тяжесть руин и оков,
За развалины Вана — живым Ереваном,
А за горечь изгнанья, поруганный кров —
Из пустыни идущим домой караваном.
Так и жить, — только в этом основа основ!..[15]
По залу прокатилась волна одобрения. И я тоже, хоть и взволнованная, была довольна, что удалось все-таки без особой остроты и резкости сказать то, что хотелось.
Потом мне предложили посмотреть комнаты «Армянского центра», типографию, редакцию, библиотеку газеты «Ардзаганг» («Эхо»),
Председатель местного отделения «Амазгаина» рассказывал мне о «Караване» — обществе или организации, которая каждый год устраивает нечто вроде фестивалей-выставок с целью представить культуру живущих в Канаде народов, их быт и т. д.
— Написали в Ереван, в Комитет по спюрку, что в «Караване» каждый год «Амазгаин» представляет Армению, просили прислать что-нибудь, ну, хоть виды Еревана. Так и не прислали… У нас были этикетки коньяка «Арарат», наклеили их на бутылки…
— А в бутылках что, чай?
— Да вроде этого, — смутился мой собеседник. — Так и выставили в «Караване».
— И долго еще будете обходиться суррогатами? — не без ехидства спросила я. — Хорошо сделали, что ничего вам не прислали. Вы бы выставили фотографии площадей и улиц Еревана, Матенадарана, наших заводов и водрузили над ними свой трехцветный флаг. Разве Армения трехцветного это все создала?
Нервозность, возникшая у меня в этот вечер, не ослабевала. И тут под руку подвернулся литературовед Маркар Шарабханян, который поинтересовался, можно ли переведенную им книгу греческого философа Газандакиса «Отрешение» переиздать в Армении.
— Нет, мы не издаем переводы на западноармянском, тем более если переводчик из «Амазгаина»…
— Почему же вы так пристрастны?
— Значит, есть причины, — отрезала я.
В другой раз, пожалуй, я не ответила бы столь резко, тем более что дело обстояло именно так: до сих пор издательство «Айастан» действительно не публиковало переводов на западноармянском. Шарабханян собирался на следующее утро прийти в гостиницу побеседовать, но… не пришел, а в очередном номере ежемесячника «Ардзаганг» напечатал сообщение об этом вечере, которое я прочла уже по возвращении домой. Случалось, что то или иное мое выступление за рубежом встречало протест в дашнакской печати, однако нигде не было таких мелочных, неуважительных выпадов, как в той маленькой информации.
«Армянский центр» в Торонто в этой заметке пытался подчеркнуть, что «мы сами с усами». Вот образчик такого самоутверждения: «В конце вечера выступила и сама гостья дня. Она рассказала присутствующим о запротоколированных успехах современной Армении и решила вдохнуть патриотические чувства в души слушателей. Капутикян, изящно обыгрывая уже хорошо знакомые нам уловки, в то же время метала стрелы, допуская то и дело неуместные сравнения. Но к ним мы вернемся в следующем номере. А пока хотелось бы произнести слова похвалы в адрес организаторов вечера, которые остались на высоте, не сочли нужным ответить поэтессе, создать повод для эксцессов и дали возможность гостье выйти из зала ликующей, самодовольно зафиксировать еще одну свою победу. Ей был вручен памятный подарок от «Амазгаина».
Ого! Выходит, что моя вышеупомянутая речь, в общем-то, похожая па мои другие устные и печатные выступления, только, наверное, чуточку более горячо произнесенная, вдруг оказалась каким-то жупелом. Конечно, раздражение устроителей вечера мне более чем понятно, но к этому… «мы вернемся в следующем номере». Что же касается подарка, то первой моей реакцией по прочтении было — немедленно вернуть! Ведь подарок, а тем более «памятный», призван сохранить в человеке какие-то добрые воспоминания, дорогие связи. Так зачем же беречь мне это продолговатое металлическое, со штампованным орнаментом блюдо, раз оно… Решила отправить его с оказией, попросив об этой услуге приятеля из Канады, гостившего в те дни в Ереване.
— Не делай этого, — посоветовал он. — Люди, те, кто сидели тогда в зале, огорчатся. Ведь они ни при чем. И «Ардзаганг» не продолжил ничего «в следующем номере». Наверно, образумили редакторов.