Народа, который все муки постиг,
И дети отчизны, рабыни тревожной,
Чей жертвенный подвиг безмерно велик,
В краю, им чужом, от родного далеко,
В землянке, худые и бледные, пьют,
И сердце у каждого ноет жестоко:
Поют они так, как сквозь слезы поют[21].
«…Говорит «Голос Америки». По вашингтонскому времени одиннадцать часов две минуты. У нас в Вашингтоне ясная и солнечная погода…»
Странно, очень странно звучит по-армянски это «у нас в Вашингтоне». И еще притом «ясно и солнечно».
Нет, не так уж ясно и солнечно для вас в Вашингтоне.
21 апреля, Егвард
Вечер в Чикаго был назначен прямо в день моего приезда, через два часа после посадки самолета. Так что я даже не успела ни с кем познакомиться.
Собравшимся представлял гостью человек лет за пятьдесят, с тонким, мягким лицом.
— Кто это? — просила я у сидящих рядом.
— Этян, химик, но пишет тоже, дашнак…
Я слушала его, ожидая, что вот-вот он начнет славословить исключительность «армянского племени и армянской души». Но смотрю — слова какие-то другие.
— Началась вторая мировая война, и наши храбрецы, покинув свой семейный очаг, ринулись на поле битвы, хорошо понимая, как жизненно необходим победный исход для существования и будущего нашего народа.
Я вслушиваюсь, и вдруг еще более неожиданные слова, — оказывается, вот за что он меня хвалит.
— Один известный наш деятель, — говорит Этян, — поехав в Армению и поглядев на все, восторженно выступал в Ереване, но как только пересек границу в обратном направлении, тут же отрекся от всего сказанного, тогда наша гостья гневно ответила ему через газету, устыдила за двоедушие. А когда некие патриоты в кавычках репатриируются будто бы созидать отечество и спустя несколько лет, как настоящие дезертиры, удирают назад, в статье «Два письма в тот же адрес» она опять-таки публично воздала им по заслугам…
В конце Овик Этян прочитал не что иное, как мое стихотворение, посвященное Советской Армении.
Ты огонек над безлюдною степью зимой,
Крик материнский, зовущий из плена домой,
Имя твое прозвучало над полем сражения,
Имя твое словно знамя победы — Армения!
…Нет ничего для армянского сердца священнее
Родины нежной, великой Советской Армении[22].
На следующий день, согласно программе, Этян должен был показать мне достопримечательности Чикаго. Гостиница, где я жила, находилась довольно далеко от центра. В часы «трафик», а по-нашему «пик», для поездки в город или возвращения на машине надо было потратить на дорогу полтора или даже два часа… О, эти расстояния и «трафики»! Они отняли у меня почти половину и без того ограниченного времени, не позволили увидеть то малое, что мне было предназначено… Так получилось и в Чикаго. Утром выходишь из гостиницы с обширными планами — музеи, библиотека, университет, — но пока доберешься до города, пока что-нибудь увидишь, смотришь, уже стемнело, а еще целых два часа на обратную дорогу.
В Чикаго есть своего рода уникальное сооружение, так называемая церковь единоверцев. Я, честно говоря, не слышала о существовании такой религии. Выяснилось, что она не только существует, но и протянула свои ветви во все части света и, следуя учению своего пророка Баха-Уллы, явившегося миру в 1863 году в Иране, проповедует объединение всех верований: «Существует единый бог и единое человечество, потому есть и одна религия». Эта религия, которая называется Бахай, признает девять вероисповеданий, в том числе и Христа, и Будду, и Магомета, и для совершенства человеческой души предлагает что-то вроде их «коллегиального руководства». Пожалуй, по этой-то причине круглое здание церкви имеет девять дверей, купол состоит из девяти соединяющихся в центре секций. Все это сделано несколько эклектично, в основном в восточном стиле. Но изнутри храм красив — белый, легкий, приветливый. С оконных сводов, словно занавеси, опускается белая лепная узорчатая вышивка. Огромный купол весь тоже ажурный, будто затянутый белым кружевом. На круглой кайме купола начертаны заповеди — от каждого вероучителя по заповеди. Внизу нет алтаря, лишь небольшое возвышение и скамейки. Религия Бахай не допускает жрецов, священников, пастыря. Каждый бахайист должен сам знать учения Баха-Уллы, «своими силами» постигать бога…
Вот в этот храм и привел меня Овик Этян, показал мне все закоулки, прочел заповеди, в том числе и цитаты на стене зала нижнего этажа. Мы долго стояли перед молитвой новоявленного пророка Баха-Уллы: «О ты, творец добра, объедини нас всех, сделай так, чтобы все религии стали единой и единственной. Объедини народы, сделай их одной общей семьей, а весь земной шар — одним общим домом. Сделай так, чтобы все жили вместе, в любви и согласии. Господи, развевай флаг человеческого единства. Господи, сплавь все сердца и сделай одним сердцем…»
Если бы от господа зависело все это!..
Овик Этян из Греции, но уже лет пятнадцать — двадцать живет в Америке. На мое удивление по поводу его вчерашнего выступления он ответил с грустной улыбкой:
— Ваше недоумение напоминает мне один случай в Ереване. Был прием в Комитете по связи, пришлось от имени нашей туристской группы поблагодарить. Я с волнением говорил о расцвете родины… В конце ко мне подошла пожилая женщина: «Брат мой, ты хорошо говорил, хоть бы здесь были дашнаки и слышали сказанное тобой…»— «Мать, — ответил я, — я и есть дашнак и уверен, что они сказали бы то же самое…»
— Вы действительно уверены? — спрашиваю я.
— Да, кто на самом деле любит родину, — а если дашнак не любит ее, то для меня он не дашнак, — его не может не воодушевить теперешняя Армения…
— Советская Армения?
— Другой Армении пока что нет…
— Рядовых — может быть, а руководителей?
— Я как раз из руководителей… По возвращении из Армении написал цикл статей и опубликовал в «Айренике».
— И напечатали?
— Да, но к концу душа у них не стерпела. Дали столбец от редакции, постарались все свести на нет. Я им сказал: «Тогда незачем было храбриться, раз без этого столбца вам не прожить».
Этян предлагает пообедать у него дома, а потом пойти в музей. Я соглашаюсь. Однако дорога отнимает больше часа. Дом его за городом, в Барингтоне, где он и работает в каком-то центре химических исследований.
Вокруг одиноко стоящего дома притихшие, все в снегу, леса. Ощущение одиночества рассеивается от тепла в доме, от радушия и улыбки хозяйки.
В отличие от подавляющего большинства американских домов, здесь главенствуют книги. Со стеллажей, со стен, с полок меня окружает Армения, ее древние и новые реликвии, альбомы, картины, керамические тарелки и кувшины. На журнальном столике среди других и наши издания— «Советакан граканутюн», «Гракан терт», «Гарун»…
— Я хотел бы показать вам тоже. — И Этян протягивает мне номера «Айреника» и выходит в соседнюю комнату.
Около десятка очерков, заглавия которых сами говорят о себе: «Чудотворная земля родины», «Родина — центр армянской культуры», «Все это дышит Арменией». Один из очерков посвящен живущим у нас курдам и дружбе народов. Эпиграфом к нему строки Расула Гамзатова:
Как армянин, я Арарат люблю,
Как армянин, с ним вместе я скорблю.
Туман его, дыхание его
Сгущаются у сердца моего[23].
На минуту возвращаюсь к действительности: пригород Чикаго, далекая, заморская зима, потонувший в снегах чужой, незнакомый дом, более чем чужая газета — и вдруг так неожиданно мой аварский друг Расул Гамзатов со всеми реалиями той, нашей жизни. Действительно странно и занятно.
Но вот и слова самого Этяна: «За много лет наша бессмысленная борьба во всех кругах спюрка настолько углубилась, столько ржавчины скопилось в наших сердцах, что зачастую люди из одного рода, люди, проведшие детство в одном и том же селе, таят злобу и вражду друг к другу. И что более трагично — их умонастроение и нетерпимость они внушают и передают детям. Так создается скверная и удушливая атмосфера, в которой мы живем. Однако на чудотворной земле родины произошло что-то неописуемое. День ото дня мы стали лучше понимать друг друга, сдружились и в проявлениях нашего восторга старались превзойти друг друга. Сообразили вдруг, что самопроизвольно, без всякого нажима, здесь происходит то, о чем мы мечтали годами, — все вместе и каждый в отдельности».