Мы обе послушно кивнули, но Данди украдкой подмигнула мне, а я улыбнулась в ответ. Жить в своей комнате, в которой не будет еще трех-четырех человек, спать в своей собственной кровати. Это была почти жизнь леди. Так, наверное, живут в Вайде.
Эта мысль пришла ко мне, когда я легла в постель, почистив и накормив лошадей. Я видела Вайд так ясно, будто передо мной лежала карта. Чудесный старинный дом с башенкой в западном крыле, где находилась очаровательная круглая гостиная. Солнце заглядывало в комнаты по вечерам, низкие подоконники были обиты розовым бархатом, чтобы можно было с полным комфортом любоваться вечерним солнцем, прячущимся за далекие-далекие холмы. Дом смотрел окнами на юг, и от парадной двери уходила аллея высоких буков, которые были, вероятно, старше нескольких поколений людей. Заканчивалась аллея старинными чугунными воротами, их петли слегка заржавели, и они всегда оставались приоткрытыми. Семья — это была моя семья — не любила их закрывать.
Как бы мне ни нравилось странствовать с Гауэрами, я знала, что мой дом не здесь. И я не цыганка. Я не Меридон Кокс из Великолепного Конного Шоу Роберта Гауэра. Меня зовут Сара. Сара из Вайда. И когда-нибудь я туда вернусь.
На следующий день мы дали только одно представление, которое собрало очень мало зрителей. Лошади замерзли и не хотели работать, Джек дрожал в своей тонкой рубашке, да и зрителям было холодно сидеть на влажной траве.
— Пора собираться, — объявил Роберт, подсчитывая деньги в сумке. — Вы трое начинайте укладывать вещи, а мне нужно сходить в деревню.
С этими словами он надел парадный твидовый сюртук и ушел.
— Когда нужно работать, он сразу исчезает, — тихо проворчала Данди. — Чем больше денег человек имеет, тем ленивей и скаредней он делается.
— А он хорошо зарабатывает? — поинтересовалась я: Данди сидела у входа и лучше знала, как обстоят дела.
— Да, — уверенно бросила она. — Он получает шиллинги и фунты каждый день, а нам платит пенни. Э, Джек, — крикнула она. — Сколько тебе платит отец?
Джек в это время тщательно укладывал костюмы в огромный деревянный сундук с крючьями на внутренней стороне крышки. Он выпрямился и взглянул на Данди.
— А тебе-то что? — презрительно спросил он.
— Просто интересно, — ответила она, отвязывая полотно декорации от поддерживающих ее перекладин. — На следующий сезон твой отец готовит шоу в воздухе, и, зная, сколько ты получаешь, я могу прикинуть, сколько он будет платить мне.
— Ты собираешься получать столько же, сколько я? — насмешливо поинтересовался он. — Все, что ты имеешь, — это смазливое личико и стройные ножки. А я работаю с лошадьми, разрисовываю декорации, готовлю аттракционы и созываю зрителей.
— Хорошо, — твердо стояла на своем Данди. — Пусть я буду получать три четверти того, что стоишь ты. Но все-таки скажи мне, сколько ты зарабатываешь.
Джек расхохотался и взвалил тяжелый сундук себе на плечо.
— Договорились! Ты в жизни не совершала лучшей сделки! — воскликнул он. — Он ничего мне не платит! И ты можешь рассчитывать на три четверти от этого ничего.
Мы с Данди обменялись разочарованными взглядами, и она принялась отстегивать другой конец занавеса.
— Это несправедливо, — опять обратилась она к Джеку, когда он вышел из фургона. — Ты сам сказал, как много работы ты делаешь. Даже с нами он обращается лучше.
Джек разложил центральную часть декорации на земле и принялся ее складывать. Только после этого он поднял глаза на нас с Данди, как бы размышляя, стоит ли нам что-либо рассказывать.
— Вы многого не знаете, — сказал он. — Мы не всегда занимались шоу. И не всегда преуспевали. Вы узнали отца только сейчас, когда у него появились деньги и свое дело. А раньше, когда я был маленьким, мы были совсем бедными. И отец был очень жестоким человеком.
Мы стояли на траве, освещенные ярким солнцем теплой осени, но при этих словах я почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу.
— Когда отец станет слишком стар, чтобы продолжать путешествовать, это шоу станет моим, — доверительно сказал Джек. — Мы никогда больше не будем бедными. И поэтому я слушаюсь его во всем. Я был единственный человек, который поверил в него, когда он взял нашу старую лошадь и отправился в путь. Мы ходили из деревни в деревню и показывали наши трюки за пенни. Потом он купил еще одну лошадь, потом еще одну. Он очень умный человек, мой отец, и я никогда не пойду против него.