– Как чудесно, – вздохнула Дэнди, когда все закончилось.
Я кивнула. Я не могла найти слов.
Мы остались на своих местах. Не уверена, что у меня не подогнулись бы колени, если бы мы встали. Я поймала себя на том, что смотрю во все глаза на грязный кусок земли у подножия холма и снова вижу стучащие копыта и слышу звон бубенцов на упряжи пони.
Объездка и обучение пони для детей сразу показались мне унылыми и скучными, как обычная женская работа по дому. Я и подумать не могла, что лошади могут такое! Мне не приходило в голову, что они настолько поддаются дрессировке. А сколько на этом можно заработать! Даже в мечтательном ослеплении можно было разумно предположить, что шесть рабочих лошадей обходятся дорого, да и сияющая чистота Роберта и Джека не даром дается. Но когда Роберт закрыл ворота за последним зрителем и подошел к нам, помахивая кошелем, в нем брякало немало пенни. Судя по тому, как Роберт нес кошель, тот был увесистым.
– Понравилось? – спросил Роберт.
Дэнди широко ему улыбнулась.
– Чудесно, – сказала она, нисколько не преувеличивая. – Самое чудесное, что я видела в жизни.
Он кивнул и вопросительно поднял бровь, глядя на меня.
– Жеребец правда умеет считать? – спросила я. – Как вы его выучили цифрам? А читать он тоже умеет?
Роберт Гауер на мгновение погрузился в свои мысли.
– Читать… Мне это как-то не приходило в голову, – задумчиво сказал он. – А ведь можно было бы сделать, чтобы он, к примеру, передавал послания…
Тут он вспомнил о нашем существовании.
– Я слышал, ты хотела прокатиться.
Я кивнула. Впервые в жизни, полной воровства, обмана и крика, я смутилась.
– Если он будет не против… – сказала я.
– Да он же просто конь, – сказал Роберт Гауер, сунул два пальца в рот и свистнул.
Жеребец, все еще выкрашенный в черный цвет, выбежал из-за щита в одной уздечке, послушный, как собака.
Он подошел к Роберту, который жестом велел мне встать рядом с конем. Потом отступил и оценивающе меня оглядел.
– Сколько тебе? – внезапно спросил он.
– Вроде бы пятнадцать, – сказала я.
Я чувствовала, как мягкий нос коня касается моего плеча, а губы тычутся мне в шею.
– Сильно еще вырастешь? – спросил Роберт. – Мама твоя как, высокая? Отец-то коротышка.
– Он мне не отец, – сказала я. – Хоть я его так и зову. Мой настоящий отец умер, и мама тоже. Я не знаю, были они высокие или нет. Расту я не так быстро, как Дэнди, хотя мы ровесницы.
Роберт Гауер помурлыкал себе под нос и тихо сказал:
– Хорошо.
Я оглянулась, узнать, не торопится ли Дэнди уйти, но она смотрела мимо меня, за щит. Искала Джека.
– Тогда залезай, – приветливо сказал Роберт. – Вперед.
Я взялась за повод уздечки и повернулась к жеребцу. Его бок огромной стеной высился над моей головой. Я доставала ему разве что до холки, до начала длинной изогнутой шеи. Крупнее коня я в жизни не видела.
Я могла запрыгнуть на Джесс, лошадку, тащившую наш фургон, крикнув ей: «Пошла!» – и поднять ее в галоп. Но она была меньше этого великана, и мне казалось, что я не вправе на него кричать, приказывая.
Я обернулась к Роберту Гауеру.
– Я не знаю как, – сказала я.
– Вели ему поклониться, – сказал он, не двигаясь с места.
Он стоял так далеко, словно был зрителем. И смотрел на меня, будто видел перед собой что-то другое.
– Поклонись, – неуверенно сказала я коню. – Поклон.
В ответ он шевельнул ушами, но не двинулся.
– Его зовут Снег, – сказал Роберт Гауер. – И он такой же конь, как другие. Заставь его делать, что велено. Не робей.
– Снег, – сказала я потверже. – Поклон!
Он скосил на меня темный глаз, и я поняла, сама не знаю почему, что он артачится, как обычная лошадь. Может, он и считал лучше, чем я, но тут он просто упрямился. Долго не раздумывая, я хлестнула его концом повода и сказала таким тоном, чтобы у него не осталось сомнений:
– Ты меня слышал! Поклон, Снег!
Он тут же выставил переднюю ногу и опустился. Мне все равно пришлось подпрыгнуть, чтобы забраться ему на спину, потом я скомандовала:
– Встань! – и он поднялся.
Роберт Гауер сел на траву.
– Прогони его по кругу, – сказал он.
Стоило чуть коснуться его пятками – и огромное животное тронулось таким ровным шагом, словно скользило по воде. Я уселась покрепче, и он понял это как приказ перейти на рысь. Широкая спина была удобным сиденьем, меня слегка подбрасывало, но я не съезжала. Я взглянула на Роберта Гауера. Он набивал трубку.