Роберт осмотрелся, все прошло великолепно.
– Ладно, – нехотя сказал он. – Пятьдесят фунтов, идет. Но она на него только сядет.
– И усидит три минуты по моим часам, – сказал пьяный, внезапно протрезвев от возможного развлечения.
– И не здесь, – внезапно сказал Роберт, глядя на мощеный двор. – На приходском лугу через десять минут.
– Ладно! – взревел Смитис. – Кто еще хочет поставить на служанку, что берется усидеть на коне, который меня сбросил? Кому еще деньги карман жгут? Принимаю ставки два к одному! Пять к одному!
Он внезапно протянул руку за спиной Роберта, схватил меня за руку и вытащил вперед. Я сделала книксен и опустила глаза. Мы с па как-то продали в этом городе несколько щенков, и мне не хотелось, чтобы меня кто-нибудь узнал.
– Да черт с вами, десять к одному! – заорал мистер Смитис.
– Поставлю гинею на девчонку! – крикнул кто-то сзади. – Вид у нее такой, словно она умеет ноги вместе держать! Рискну гинеей!
Я смущенно отступила назад и снова подергала Роберта за рукав. Он наклонился ко мне с выражением ласкового участия на лице.
– Записывай ставки, бога ради, – шепнула я. – И найди кого-нибудь, кто поставит на меня за тебя.
– Пока никаких ставок, – властно сказал Роберт. – Начнем принимать ставки на лугу. Идем! Кто поведет коня?
Я смотрела, как парнишка-конюх побежал снаряжать коня. Седло на него надели мужское, на то, чтобы не дать бедняге закидывать голову или слишком тянуть, ушло столько кожи, словно всю лавку дубильщика выгребли; понести ему не дал бы шпрунт. Все, кроме ремня, чтобы пристегнуть всадника в седле.
Я незамеченной проскользнула по двору.
– Хозяин сказал, этого ничего не надо, – с улыбкой обратилась я к парнишке. – Велел передать, что хватит седла и простой уздечки. А остального ничего не надо.
Парень было начал спорить, но я убежала прежде, чем он отказался повиноваться. Я последовала за толпой на луг. По дороге к нам примкнуло человек тридцать. Я заметила, что Роберт нашел мелкого, похожего на хорька, человека, который крутился возле самых шумных фермеров, делал ставки. А ставки все росли. Я постаралась держаться в тени Роберта, семенить и смотреть на его пятки.
На лугу все в ожидании встали в круг. Коня привели по тропинке от харчевни, он вздрагивал, когда у него под ногами шуршали листья. Парнишка-конюх вел его на вытянутой руке, опасаясь неожиданного укуса. Уши коня были прижаты к голове, морда казалась уродливой и костлявой. Зрачки были обведены белым.
– Черт, – тихо произнес Роберт.
Дело с конем обстояло хуже, чем ему помнилось.
Я смотрела, как он идет ко мне под синим зимним небом, и улыбалась, словно при одном взгляде на него меня заливало изнутри теплом. Я знала его. Казалось, я знала его всю жизнь. Словно он был моим конем еще до моего рождения, был конем моей матери, а до нее – ее матери. Словно мы с ним скакали по Долу с тех пор, как был сотворен мир.
– Море, – тихо сказала я, шагнув из круга ему навстречу.
Я забыла снять шляпку, и он отпрянул и заржал, когда ветром взбило ленты. Кругом закричали:
– Берегись! Ноги, задние ноги!
Он внезапно попятился, и трое пьяных парней отшатнулись, спасаясь от удара. Но тут я сняла шляпку и чепец и почувствовала в волосах и на лице холодный ветер.
Я шагнула вперед.
Роберт принял у парня с конюшни повод и ждал, готовый мне помочь. За спиной у меня стоял гул, люди продолжали делать ставки, и какой-то частью ума я понимала, что сегодня заработаю для Роберта небольшое состояние, но важнее всего было то, что я получу Море, что он станет моим собственным конем.
Я подошла к его голове – он тревожно отпрянул.
Роберт держал повод слишком крепко, и конь ощущал напряжение окружающих. Роберт повернулся, готовясь подсадить меня в седло, но я на мгновение застыла.
Море уронил голову, Роберт слегка ослабил повод. Море потянулся ко мне прекрасным длинным лицом и обнюхал мое платье, лицо и кудрявые волосы. За нами зашептались, ставки упали, а кто-то попытался отозвать ставку, которая еще не была записана. Я этого почти не слышала. Я нежно протянула руку и дотронулась до теплой шкуры за его правым ухом, погладила ласково, как кобыла своего жеребенка. Он фыркнул, но его страх прошел, ярость и память о боли испарились от одного прикосновения, и я подняла глаза на Роберта, улыбнулась и сказала:
– Теперь я сяду.
Он был слишком опытным балаганщиком, чтобы открыть от изумления рот, но смотрел на меня с недоверием, когда сложил руки и подставил их под мой башмак, подсаживая меня в седло. Я села по-мужски.