Дандин был крепкого телосложения, но ему с трудом удавалось устоять перед бешеными порывами ветра. Вокруг, насколько хватало глаз, бескрайний Лес Цветущих Мхов шумел и стонал, словно разбушевавшийся зеленый океан.
— Дандин, сейчас же спускайся! Или тебе жить надоело?
Прикрыв глаза от ливня, молодой звонарь глянул вниз. Там, кутаясь в старый мешок из-под муки, стояла матушка Меллус, рэдволльская барсучиха; она сердито топнула лапой:
— Ты что, оглох? Кому говорю, живо вниз!
— Сейчас, сейчас! — прокричал Дандин.
И не раздумывая прыгнул вниз. У самой земли он повис, качаясь на толстой веревке из виноградной лозы, обвязанной вокруг пояса, и потер нос мокрой лапой.
— Вот и я. Мигом спустился, да?
Тут он получил увесистую оплеуху, и две здоровенные лапы освободили его от веревки. Схватив мышонка в охапку, матушка Меллус поспешила укрыться в доме, по пути без умолку распекая Дандина; он тоже не отставал и верещал во весь голос:
— Отпусти меня! Что я, сосунок, что ли? Я сам умею ходить.
— Ясное дело, не сосунок. Просто шалопай. Ишь что удумал — прыгать с такой высоты!
— Да что я такого сделал? Эка невидаль, прыгнул — я же был привязан. Отпусти меня! Я вполне могу передвигаться на собственных лапах.
— Я тебя отпущу, балбес! Дождешься ты у меня: так тебе шкуру отделаю, что долго не сможешь сесть — аж до самой ягодной поры. Если только еще раз увижу, что ты опять принялся за свои прыжки, — пеняй на себя. А если бы веревка оборвалась, что тогда? Нам и могилу не пришлось бы рыть. Прошиб бы землю своей глупой башкой и обнялся бы с корнями дуба. Нет, нынешняя молодежь точно с ума посходила, уж я не знаю, что с вами и делать.
Так, ворча и препираясь, мышонок и старая барсучиха пересекли двор аббатства. Матушка Меллус захлопнула за собой тяжелую дверь, предоставив буре неистовствовать на улице.
В Большом Зале во главе трапезного стола восседал аббат Бернар, по левую лапу от него сидел брат Симеон, по правую — Кротоначальник. Тускло мерцали светильники, освещая стол, скромно убранный, но ломящийся от яств; кроты сидели здесь бок о бок с мышами, ежи вместе с выдрами и белками. Детворе позволялось ужинать вместе со взрослыми; в обители воспитывалось много сирот, которых матушка Меллус подбирала в окрестных лесах: мышата, ежата, бельчата, два выдренка — близнецы, приведенные в аббатство самими родителями. Все эти малыши, которых в обители называли Диббуны, сидели за столом рядом со старшими, добрыми братьями и сестрами аббатства Рэдволл, неустанно пекущимися о них.
Рэдволльские трапезы славились на всю Страну Цветущих Мхов. В аббатстве выращивали всевозможные плоды, и никто не мог сравниться со здешними поварами.
Кротоначальник, набив рот малиновым кремом, довольно урчал, изъясняясь на грубоватом кротовом наречии:
— Урр, ну и вкуснотища этот малиновый пудинг. Мог бы набивать им брюхо хоть каждый день, аж до нашенского праздника, Дня Кротов, и все было бы мало. Еж по имени Гейб Дикобраз, монастырский винодел, поднес к светильнику кружку грушевой настойки, рассматривая на свет искрящийся янтарный напиток:
— Сейчас увидим, достойна ли эта настойка моего славного погреба.
Рядом с ним сидел верзила Флэгг, выдра. Он проворно выхватил кружку из лап Гейба и залпом осушил ее:
— Отличное пойло, Гейб. Для твоего погреба вполне.
Гейб задохнулся от возмущения:
— Ах ты, выдра страшенная!
Раздался дружный смех. Кротенок Грабб, облизывая с мордочки сливовый джем, потянул ежа за рукав своей цепкой лапкой:
— Улл, выдры совсем не страшные. Вот совы — это да, а выдры, они просто некрасивые.
Сестра Серена, пухленькая мышка, заведовавшая лазаретом, тут же одернула малыша.
— Попридержи язык, Грабб, — прикрикнула она. — И намотай себе на ус — поправлять взрослых нехорошо.
Тут аббат Бернар, сидевший во главе стола, спросил, не донеся до рта ячменную лепешку:
— Где же Дандин? Набат стих.
Симеон отхлебнул из высокой кружки пенистый октябрьский эль:
— В кухне, где же еще? Разве не слышишь? Меллус выдает ему сухую одежду, а в придачу крепкий нагоняй.
По коридору торопливо зашлепали мокрые лапы — мышонок решил спастись бегством. Секунду спустя Дандин вихрем ворвался в трапезную и, протиснувшись между Кротоначальником и белкой по имени Раф Кисточка, уселся за стол. Не теряя времени, он схватил ломоть дырчатого сыра, положил между двумя лепешками и принялся уплетать за обе щеки. Верзила Флэгг подвинулся к Дандин у и протянул ему миску с соусом из корней, любимым лакомством выдр.
— Да, дружище, лихо ты удрал от матушки Меллус.
Только лучше тебе смыться и отсюда — вон она идет.
Дандин без промедления нырнул под стол. В дверях появилась матушка Меллус. Крупную полосатую голову старой барсучихи украшал белоснежный чепец. Кивнув аббату, она прошествовала к своему месту на противоположном конце стола. Тут же к ней на колени вскарабкались двое мышат, а на ручке кресла уселся маленький кротенок. Матушка Меллус принялась кормить малышей, вытирать их чумазые мордочки и, погрузившись в привычные заботы, позабыла о Дандине.
Аббат Бернар наклонился, заглянул под стол и легонько толкнул Дандина лапой:
— Вылезай. Матушке Меллус сейчас не до тебя. Должен сказать, Дандин, ты отменно справился со своими обязанностями. Хотя, конечно, не было надобности оставаться на колокольне так долго, когда на дворе дождь и ветер.
Сияя от гордости, Дандин вновь уселся за стол и потянулся за малиновым пудингом:
— Спасибо, отец Бернар. Я колотил по бревну до тех пор, пока не уверился, что все жители аббатства под крышей, в тепле и безопасности. Я знаю, это мой долг.
— И ты выполнил его на славу, — улыбнулся слепой Симеон. — Вот такие мыши, как ты, и нужны нашему аббатству. Может статься, в один прекрасный день, когда все в обители будет благоустроено, ты будешь нашим новым настоятелем.
Дандин невольно сморщил нос — такая идея не слишком пришлась ему по вкусу. Заметив это, аббат Бернар добродушно рассмеялся:
— Верно, мечтаешь о другом? Сразу видно, в твоих жилах течет горячая кровь Гонфа Вора. Жаль, основатель нашей обители, Мартин Воитель, не оставил после себя потомков.
Симеон важно поднял лапу:
— Как знать, друг мой, может, его потомки среди нас — преемники не по крови, но по духу. Мартин Воитель, основатель аббатства Рэдволл, и ныне живет здесь, в этих стенах. Признаюсь, до сей поры мне не приходилось встречать никого, в ком ожил бы дух Мартина, отважный, бесстрашный и неукротимый. Впрочем, когда день за днем проходит спокойно и мирно, в отваге нет большой нужды. Однако у меня есть предчувствие: скоро пред нами предстанет наследник Воителя.
Раф Кисточка оторвался от тарелки с яблочным пирогом:
— Только вряд ли он явится сюда в такую ночь, как эта.
3
Замок Блейдгирт был воздвигнут над обрывом, на самом краю неприступной скалы, что возвышалась над бухтой острова Терраморт. Громадное окно пиршественного зала выходило прямо на море. Глухой внутренний двор крепости окружали толстые каменные стены, нависавшие над бухтой. Стены были сложены из гигантских каменных глыб; вход в замок и во двор преграждали кованые дубовые двери. Габул владел замком безраздельно: тот, кто захватил власть над крепостью, считался повелителем крыс-пиратов. В этот день в замке царили хаос и дикий разгул. Крысы сходили со своих кораблей на берег после долгого плавания, во время которого они совершили немало грабежей. Разбойничьи суда стояли на якоре, а полчища крыс устремлялись к замку. Бесчинства, драки, азартные игры, беспробудное пьянство — так крысы вознаграждали себя за трудности и лишения, которые претерпели в открытом море.
В просторном пиршественном зале, на резном троне, высеченном из камня, восседал Неистовый Габул собственной персоной. Чтобы трон был удобнее и мягче, Габул устлал его шкурами своих поверженных врагов. Словно завороженный, Габул не сводил глаз с огромного колокола, установленного в центре зала; этот новый, невиданный трофей морских разбойников ослепительно сиял, отражая своей блестящей поверхностью свет факелов. Медь, серебро, бронза, золото — немало драгоценных металлов пошло на чудесный колокол. Тяжело поднявшись, Габул приблизился к колоколу и неторопливо обошел вокруг своего главного трофея, сжимая в одной когтистой лапе меч, а в другой — кубок вина. Потом он довольно осклабился и коснулся дивного колокола острием меча — нежный мелодичный звук зазвенел в воздухе, словно ветер заиграл на струнах арфы. Габул окинул свою бесценную добычу беспокойно бегающими глазами, налитыми кровью; он рассматривал причудливые фигуры, вырезанные на верхушке, и загадочные надписи, испещрявшие широкое основание.