Острозуб, лежавший поблизости, недоверчиво затряс головой:
— Куда они только запропастились, Кайбо и его парни?
За это время новую крепость можно было отгрохать, а они все не могут вскарабкаться на какую-то жалкую стенку.
В следующую секунду ему пришлось пожалеть о своих словах.
— Уж больно ты востер на язык, приятель, — повернулся к нему разъяренный Кривоглаз. — Верно, такому шустрому малому скучно лежать в канаве на брюхе. Иди-ка проверь, посмотри, что там творится у восточной стены.
А ты, Сопленос, оттащи-ка в канаву этого кретина Клыкача. Смотреть противно, как эта падаль валяется на дороге.
Матушка Меллус схватила полную корзину булыжников, как следует прицелилась и метнула ее в канаву. Визг, стоны и проклятия, раздавшиеся внизу, подтвердили, что барсучиха не промахнулась. Она подмигнула рэдволльцам, которые без устали посылали во вражеский стан камни из пращей:
— Накормим крыс до отвала! Не давайте им передышки — пусть носа не высовывают из канавы. Ну что, Сакстус, как настроение?
Мышонок ловко увернулся от просвистевшего мимо камня и тут же запустил его обратно.
— Отлично! Но мне вот что странно. По-моему, там, в канаве, десятка три крыс, никак не больше. А когда Флэгг увидел их в лесу, он насчитал около сотни. Где же остальные?
— Ты прав, очень странно. Я-то сама их не считала.
Может, нам стоит обойти стены кругом, вдруг эти прохвосты подстраивают какую-нибудь новую пакость. Ты иди на южную стену, а я на восточную… Ох, у меня сейчас вся шерсть выпадет! С этими Диббунами хлебнешь горя! Глянь только, они там, на восточной стене!
Трое юных друзей по оружию высматривали, не осталось ли где еще веревки, когда на них вихрем налетели матушка Меллус, Сакстус и Флэгг.
— Управы на вас нет, негодники! Вам ведь сказано было спать, а? Ну-ка живо отдавайте ножи! Ишь игрушку нашли! Как вы еще лапы друг другу не поотрезали?
— И не играли мы вовсе! Мы спасали…
— Погодите, вот брат Олдер увидит, что сталось с его лучшими ножами, достанется вам на орехи.
Тут Флэгг заметил огромный железный крюк:
— Глянь только на эту штуковину! Ох, а внизу что творится! Взгляни, там кишмя кишит крысами. Кто это их так отделал? Ну и дела!
Грабб обиженно затряс головой:
— Я же говорю, это мы перерезали веревки, вот крысяки и шлепнулись.
— А вы одно знаете — ругаться! За то, что мы всех спасли! Вот в следующий раз не будем…
Сакстус перегнулся через стену:
— Вот это да! Глазам своим не верю!
Внизу и впрямь валялось десятка полтора крыс, мертвых и раненых — некоторые, падая, налетели на острые ветки и сучья, других придавили тела товарищей. Те, кто был еще жив, скулили от боли, корчились, потирали разбитые головы и переломанные лапы.
— Ну, ребята, вы сегодня отличились, не будь я выдрой! Значит, эти мерзавцы вон что удумали — потихоньку взобрались наверх, а вы их…
Сакстус не смог удержаться от смеха, но матушка Меллус бросила на него такой ледяной взгляд, что тот сразу осекся. Флэгг, не обращая внимания на суровость барсучихи, принялся тискать юных героев и трясти им лапы:
— Ну молодцы ребята, ну герои! Да, наделали бы эти крысы переполоху, не подоспей вы со своими ножами! Вот как бывает — такие крохи спасли аббатство!
Бэгг и Ранн, утомленные подвигами, уселись на стену, позевывая и потирая глаза. Барсучиха сгребла обоих в охапку. Она пыталась сделать вид, что очень сердита, но улыбка, игравшая на ее губах, говорила сама за себя.
— Ну что, идем, герои. Настало время отдохнуть от ратных дел.
Грабб был доставлен в спальню с почетом, на закорках у здоровяка Флэгга.
— Я самый смелый, — сонно лепетал он. — А вырасту, буду как Мартин Воитель!
Кривоглаз вышел на тропу, волоча за собой Паккатуга.
Капитан повернулся к неприступным стенам, приставил к горлу пленника меч и заорал во всю глотку:
— Еще один камень — и белке конец!
Раф Кисточка опустил пращу:
— Хорошо, передохнем. Что скажешь, крысиное отродье?
Все рэдволльцы, стоявшие на северных и западных стенах, отложили пики и камни и прислушались. Лунный луч выхватывал из темноты тощую фигуру крысиного капитана.
— Прекратите пальбу. Дайте нам возможность отступить! — выкрикнул он.
Раф презрительно фыркнул:
— Что, паршивцы, видно, угощение не по нутру пришлось?
— С нас хватит. На сегодня. Ваша взяла, деревня.
Только не думайте, что это конец. Мы вернемся, и очень скоро. А теперь дайте нам возможность отступить без потерь, или я прикончу белку.
На стене появился Симеон, опирающийся на лапу аббата:
— Уходите. Вы давно могли сделать это. И нет нужды угрожать жизни беззащитного пленника.
Кривоглаз подал знак, и крысы начали позорное отступление. Напоследок он не вытерпел:
— Эй, ты, старикан мышиный, там, на стене! Мы уходим. Но скоро ты увидишь, что такое настоящая битва! Симеон повернул голову туда, откуда раздавался злобный хриплый голос.
— Ты ошибаешься. Мне не дано что-либо увидеть, ибо я рожден слепым. Но мне многое открыто. К примеру, я знаю, что сейчас ты задыхаешься от злобы и содрогаешься от страха. Я знаю также, что у тебя всего один глаз.
И скажу по совести, меня удивляет твоя глупость. Ведь не надо ни острого ума, ни острого зрения, чтобы понять — доколе стоит мир, злу никогда не победить добра.
24
Отдохнув и перекусив, путники вновь двинулись на запад — перед ними расстилалось унылое болото.
Мэриел шла первой. Хотя в окутавшем болото полумраке трудно было что-нибудь толком разглядеть, она выбрала самую прямую тропу. Друзья шли за ней след в след, осторожно ощупывая землю лапами, прежде чем сделать шаг. По обеим сторонам тропы росли чахлые деревья; время от времени где-нибудь в глубине, под обманчиво гладким ковром мха, раздавалось предательское бульканье.
— Ох, дядюшка, не хотелось бы мне, горемычному, искупаться в этой мутной водичке, — испуганно бормотал Дарри.
Дандин, который замыкал маленький отряд, положил лапу на плечо ежика:
— А ты смотри получше, куда ступаешь, и, главное, не спеши. Ох, было бы тут хоть чуточку посветлее. А вообще, эта жизнь похожа на гороховый суп — такая же вязкая и зеленая. Кого нам здесь следует остерегаться?
Пупырчатых жаб, насколько я помню?
— Слышь, пока что не видать этих пупырчатых красоток. По-моему, мы верно идем. Старушка Мэриел выбрала как раз ту тропу, что надо, — обернулся к Дандину Тарквин.
Мэриел смотрела прямо перед собой.
— Надеюсь, что так, — откликнулась она. — По крайней мере, эта тропа самая прямая. Ой! Что это там, впереди? Ну-ка постойте.
Друзья остановились. Впереди в сумраке светился огонек, мигающая золотистая искорка. Стоило путникам замереть, огонек тоже замер, покачиваясь над самой тропой.
Но как только Мэриел сделала шаг вперед, двинулась и искорка. Дандину пришла на ум строчка из путеводного стихотворения: «Ни жабе, ни огню не верь».
— Слышь, Дандин, старина, правда твоя. Заманят нас эти огонечки в трясину, так вот!
Мэриел вновь остановилась:
— Ложитесь, и ни звука!
Друзья послушно растянулись на тропе и притихли.
Мэриел, припав к земле, поползла вперед. На этот раз огонек остался неподвижным, — казалось, он посверкивает совсем близко.
Мэриел скрылась во мгле. Яркий огонек по-прежнему горел впереди. Друзья ждали затаив дыхание. Вдруг до них донеслось испуганное кваканье, а вслед — воинственный клич Мэриел и знакомый свист Чайкобоя. Друзья мигом вскочили и бросились вперед.
Вскоре они увидели Мэриел, которая стояла над оглушенной жабой. Болотная жительница отличалась редкостным уродством, все ее тело покрывали бородавчатые наросты. В одной лапе Мэриел крутила Чайкобой, а в другой держала весьма занятное приспособление. Это был маленький фонарик из тонкого горного хрусталя. Внутри жужжали с полдюжины светлячков — они-то и давали бледно-золотистый свет.