Черноклюв прогудел с задумчивым видом:
– А что… Придется в самом деле что-то делать. Мы же видим соседей и тех, что прорвались к трону.
Бабурнин сказал живо:
– А кто сказал, что мы ни уха, ни рыла в политике?.. Доктор наук не берется за лопату, но, если нужно, выкопает любую канаву!.. Политика не сложнее квантовой запутанности.
Я оглядел обоих внимательно, мои ближайшие сподвижники, трансгуманисты со студенческой скамьи, умные и настойчивые, ещё не размагничены высшим образованием и высокими наработками в научной сфере.
– Ни уха, ни рыла, – повторил я, – потому что брезгаем опускаться до уровня нижнепоясников. Хотя и у нас всё то же самое как на уровне пояса, так и ниже. Но если придется, засучим рукава, зажмем носы и… справимся.
– Одной рукой? – уточнил въедливый Бабурнин.
– Нос можно прищепкой, – буркнул Черноклюв. – Тебе бы только не работать!
– Мы же интеллектуалы, – напомнил Бабурнин с горделивым достоинством.
– Но не интеллигенты, – возразил Черноклюв. – Шеф прав, так что и политикой займемся, если так карты лягут.
Он снова прошелся вдоль окон, распахнул дверь на балкон, вышел, мы с Бабурниным смотрели, как неспешно оглядывается на соседей по этажу, потом оперся руками о барьер и начал рассматривать внизу улицу.
Бабурнин бросил с сарказмом:
– Высматривает, как будет отстреливать толпы зомбей!
Черноклюв мрачно пробормотал:
– Зомбей не будет, а Росгвардию я бы уже задействовал. Молодежные банды вот-вот выйдут на улицы.
– Полиция не справится?
– Снаппер и её проредил, – сообщил Черноклюв, не поворачивая головы. – Не сыскарей, конечно, а бумажников, кладовщиков, диспетчеров… их не видим, но без них работа и тех, кто гоняется за нарушителями, застопорится.
Я вылез из-за стола, на экране быстрый калейдоскоп из новостей, больше всего показывают проклятую Америку и проклятую Англию, а также тупых немцев и дебилов французов, народу всегда нравится, когда у соседей дом горит, и коровы дохнут.
Вышел на балкон к Черноклюву, на улице легкий ветерок, Алиса тут же услужливо сообщила какое направление, сила ветра, влажность и что-то насчёт солнечной активности, что никогда не интересует молодых и сильных.
Народу на улице я не сказал бы, что стало намного меньше. При ковиде и плетцлихе иногда вообще как будто всё вымирало, а сейчас даже удаленку не ввели. Правда, сейчас и с ковидом бы никакой удаленки, потери экономики оказались намного больше, чем при смерти каких-нибудь пары миллионов человечиков, обоснование придумали бы красивое и гуманитарное, пипл всё схавает.
Бабурнин взял с собой тарелку с хрустящим печеньем, вышел к нам, повел носом по сторонам.
– Как у тебя соседи? – спросил он. – Толстые? Если что, можно прорубить стенку и присоединить их квартиру к твоей. Как только освободится.
– Типун тебе на язык, – сказал я. – Там мирные тихие люди. Правда, толстые…
Захлопали крылья, голубь спикировал и выхватил из его пальцев половинку печенья.
Бабурнин проводил растерянным взглядом обнаглевшее пернатое.
– Прям оптеродактелились! По всей Москве уже кабаны на улицах ходят, во дворах роются, а выгнать нельзя – штраф. И медведи в садах деревья ломают, доставая груши… Ну прям, Европа!
Черноклюв посмотрел вдоль улицы, задумался, проворчал невпопад:
– На что бы там не намекивали в прессе, но снаппер не дело рук ученых-интеллектуалов!
Бабурнин поспешно хрустел печеньем, пока наглые птицы не отняли, бить их нельзя, штраф только на первый случай, а дальше хуже.
Я сказал задумчиво:
– Но версия имеет право… Мрут как раз тупые…
Бабурнин накрыл ладонью остатки печения, энергично потряс головой так, что уши чуть не слетели на пол.
– А спортсмены? Это самые тупые люди на свете, но из них тоже почти никто не помер!.. Даже Януш Ковальский, хотя у него сто восемьдесят килограммов!..
Черноклюв сердито покосился в его сторону.
– Самые тупые, – заметил он сухо, – спортом не занимаются, это тяжкий труд!.. А Ковальский, да самый крупный в мире бодибильдер, я за ним слежу, на чемпионате мира выступали на одной сцене. Я перед ним просто микроб, на шестьдесят кило меньше!.. Правда, он и выше меня на голову. Может, снаппер бьет не по весу?