– Первая волна, – сказал я почти ласково, – унесет всех толстых вне зависимости от расы, веры и национальности. Это демократично!
Он задумался, кивнул.
– Ну да, таких большинство из низов. Элита держит себя в кулаке: спортзал, бег, гантели. А вторая волна?
– Точно не знаю, – ответил я, – есть только предположение главного направления. Но чистка уже идет, дружище. Закулиса не дремлет! Она работает на нас.
– На кого, на нас?
– На себя, – уточнил я, – и на тех, кто будет в обществе грядущего мира.
– На слуг?
Я поморщился.
– Ну что ты как-то слишком уж... Те, у кого больше возможностей, помогают тем соратникам, у которых возможностей меньше. На взаимопомощи и выросла наша цивилизация.
Черноклюв, безмятежно откинувшись на стенку в роскошном кресле, сказал миролюбиво:
– Программа запущена. Мы вот пьем кофе, а нас прет всё выше.
Бабурнин сказал с недоверием:
– В Госдуму пройдем?
Оба повернулись ко мне, я сказал нехотя:
– Боюсь, пройдем…
– Ещё как пройдем, – заявил Черноклюв с солидностью в голосе, – а что, кто-то готов попятиться?
Бабурнин смолчал, бросил на меня красноречивый взгляд.
– Мы как-то не готовы, – пояснил я. – Наша партия, если честно, это мечтания интеллектуалов. Мы даже над уставом работали месяц, а потом бросили!.. Не приучены ходить строем…
– Нужно перестраиваться, – сказал Бабурнин неожиданно жестко. – Если не мы, то кто?.. Остальные ещё хуже.
Я вышел на лоджию, она у меня тянется отсюда от спальни, улица хорошо освещена, перебоев с электричеством нет, первые этажи отданы под кафе, рестораны, шашлычные, закусочные, кофейни, кафетерии, бары, и везде полыхают ярко и зазывающе мастерски созданные рекламы, над которыми трудились больше и с огромным удовольствием специалисты высшего класса, это не какой-то экскаватор разрабатывать!
Народу на тротуарах почти столько же, хотя и понятно, толстяки больше сидели и лежали дома на диванах перед телевизорами. Теперь, когда их не стало, худым, как пошли упорные слухи, достаются их квартиры. Кому от покинувших мир родственников, кто-то дешево покупает у тех, кому досталось по две-три, так что радующихся снапперу больше, чем горюющим по усопшим толстякам, люди есть люди, и с мест они не сойдут, как заметил однажды Киплинг.
Странная реакция в обществе: с одной стороны жалость и сочувствие, люди гибнут, а с другой скрытое злорадство, дескать, а вот не надо было так разжираться, теперь нате!.. Не будет больше исков к транспортным службам, что у них дискриминационно узкие двери, не будут штрафовать владельцев кинотеатров, что сиденья не для их раскормленных жоп…
За спиной послышались шаги, с чашкой кофе к нам вышел довольный и сытый Черноклюв, кивнул на улицу.
– Такси стало меньше, заметили?
– Зато сколько «скорых»! – ответил я.
Пешеходы всё так же, как муравьи, двумя цепочками, часто заходят и надолго исчезают в этом множестве гостеприимно распахнутых дверей, всё привычно, только на проезжей части то и дело сигналят автомобили «скорой помощи». Говорят, под санитарные срочно переоборудовали даже простые «газельки», да и с ними не успевают госпитализировать всех заболевших.
Бабурнин из комнаты крикнул:
– Эй, народ! Посмотрите, что творится!
Мы с Черноклювом вернулись в гостиную, на большом экране телевизора, который я не включал уже несколько месяцев, идут репортажи уже не о снаппере, стал понятен, каждый знает, бояться или не бояться, а вот что творится в мире, это же Колизей с ареной на весь мир!
– Богобоязненный русский народ, – говорил громко и приподнято диктор, – всё терпит, ни одного открытого бунта, в то время как, смотрите-смотрите!... вольнолюбивая Франция бурлит от Бреста и до Марселя, Париж в огне, во всех городах горят оставленные на улицах автомобили, разбиты все витрины магазинов, а митинги протеста быстро перерастают в кровавые столкновения!
Черноклюв сказал с тяжёлым сарказмом:
– Вольнолюбивая… ага… А против чего протестуют?
Бабурнин предположил нерешительно:
– Наверное, против снаппера?
Черноклюв подвигал головой из стороны в сторону.
– Они всегда протестуют. То ли дело практичные немцы. Без проволочек и весьма организованно взялись формировать новые правительства и обновлять власти в федеральных землях. В Баварии, к примеру, уже шестой раз, в Саксонии восьмой, а в самом Берлине всё ещё стараются найти консенсус между партиями. А пока в стране всё дисциплинированно и демократично рушится, горит и пахнет. Шеф?