– Позвольте мне, – начал он с обаятельной улыбкой, – Я трансгуманист, хотя и не состою в списках партии. Внимательно слежу за всеми событиями в стране, сейчас уверен, что государственная машина власти слишком большая и громоздкая, чтобы её остановить сходу или повернуть! Это приведёт к ошибкам, их в нашей стране и так было многовато. Большой глупостью было во время снаппера проводить выборы!.. Я предлагаю, пока не поздно прервать и отменить наше участие! Это подаст правильный сигнал и остальным!
В зале наступила тишина, потом везде зашушукались, я спросил у Бабурнина:
– Это кто?
– Верещака, – ответил он. – Энергичная сволочь, но умный гад. Подозреваю, засланный казачок.
– Почему?
Он хмыкнул.
– Я же говорю, умный. А умный по дефолту либо разделяет наши взгляды, либо дурак. А вот умная сволочь вполне может прибиться к нам. Понимает, что если люди с высоким ай-кью не у власти, то лишь потому, что не хотят быть ею.
Черноклюв мерно прогудел с другой стороны:
– Засланных должны держать и у нас, чтобы в нужный момент сорвать работу. Мы хоть и были самой мелкой из партий, но нашу силу власть понимала и учитывала.
Я кивнул, продолжая рассматривать Верещаку.
– Снаппер нарушил всё! – продолжал тот, повысив голос. – Надо бы сразу отложить на год, а там будет видно, но умники ссылались на Конституцию, что должна быть незыблемой, и вот получилось то, что получилось!
Из зала крикнули задорно:
– А что получилось?
Он ответил страстным голосом трибуна:
– В выборном процессе хаос!.. Вы помните, в хаосе после свержения царя, большевики были в меньшинстве и не представляли народ, однако благодаря своей сплоченности и дисциплине сумели захватить власть!.. Неужели мы готовы допустить, чтобы в этой сумятице к власти пришла партия, не представляющая массы простого народа?
Черноклюв толкнул меня локтем.
– Он не сказал просто «народа». В понятие «народ» входим и мы, хоть у нас ай-кью и вполовину выше средней цифры. Осторожничает, гад!
Я нахмурился, пробормотал:
– У трансгуманистов свободная трибуна не для свободы на ней вражеских элементов.
Я похлопал ладонью по столу, привлекая внимание, поднялся и, опираясь кулаками о столешницу, сказал как можно убедительнее:
– Народные массы сейчас теряют массу, но народ остаётся народом. Мы тоже народ, как бы нам не клеили название прослойки. И не самая худшая часть населения.
В зале послышался одобрительный шум, в задних рядах кто-то крикнул:
– Средний бал ай-кью трансгуманистов на двадцать девять пунктов выше, чем у членов правящей партии!
Верещака отмахнулся, как от мухи, сказал так же напористо:
– Мы можем выступить с инициативой отмены нынешних выборов!.. В Конституции прописана такая возможность!..
Тот же голос возразил:
– С какой целью должны выступить именно мы?
Верещака сказал сразу, видно, ответ был заготовлен заранее:
– Мы та партия, что начала обгонять соперников! Если так пойдет и дальше, то именно мы наберем больше всех баллов! Потому с нашей стороны будет красивый и благородный жест…
Бабурнин прошипел мне люто:
– Ага, мы же интеллигенты, должны вести себя благородно и красиво даже в политике!
Черноклюв тяжело прогудел со своего места, но его услышал не только Верещака, могучий голос прогремел во всем зале:
– И кто снова займет кресло президента? Прежний?
Верещака, не смутившись, покачал головой.
– Что значит «снова»? Он просто продолжит. Всё будет, как и раньше.
Зал недовольно загудел, «как раньше» устраивает только многочисленный чиновничий аппарат, засевший на хлебных местах, а так справа и слева требуют смены, всех арестовать и расстрелять, а виллы во Франции конфисковать на благо очень простого народа.
Я сказал, стараясь, чтобы мой голос звучал так же уверенно и гулко:
– Мы не будем прерывать выборный процесс!
Верещака вскрикнул:
– Требую поставить вопрос на голосование!
– Отклонено, – отрубил я.
Он закричал громче:
– Это недемократично!
– Может быть, – ответил я. – Зато рационально. Объявляю заседание закрытым. Членов президиума попрошу задержаться, матч между «Белфикой» и «Шантарском» начнется только в полночь по московскому времени.