Она сказала бодро:
– Я здесь тридцать два года, всё и всех знаю!.. Обращайтесь. Да ладно, вы человек крайне интеллигентный и щепетильный, без острой нужды не обратитесь, так что сама буду вламываться к вам, как только замечу, что кто-то где-то мирно жить не хочет!
Я поморщился, никогда не любил фамильярности. Амикошонство у трансгуманистов не в чести, мы не такие уж и демократы, если честно, но Малыгин прав, я многое не знаю и по незнанию могу наломать дров, так что нужно прислушиваться к этой располневшей пани. Но остерегаться, чтобы не подмяла, она из тех, кто привык доминировать в любом стаде и даже в любой стае.
Я постучал карандашом по столу, хотя и все и так смотрят на меня, сказал деловым тоном:
– Брифинг на тему, где у нас тонко, где уже рвется.
Министр юстиции, Григорий Чувырлов, я его едва вспомнил по парочке снимков, мелькнувших в прессе, сказал бесцветным голосом:
– Первое что нужно сделать, это нацелить группу юристов, чтобы выстроить кордон вокруг вас, господин президент, против сексуальных домогательств!
Я буркнул:
– Да пусть домогаются. У нас и женщин-то в правительстве практически нет.
За столом заулыбались, Чувырлов нахмурился, уточнил:
– С вашей стороны домогательств!
– Не собираюсь, – огрызнулся я. – Не до того, знаете ли. И раньше как-то не весьма. Хоть и не красавец, но женщины меня ещё как замечали.
Он заулыбался, за столом прокатилась волна улыбок, где-то понимающих, чаще снисходительных, вот же лапотник, Чувырлов объяснил снисходительно:
– Приготовьтесь, что знакомые вам со студенческой скамьи, а то и со школьной, выступят с заявлениями о харассменте с вашей стороны. Кого-то в детстве по жопе хлопнули, кого-то за сиськи взяли, и то и просто посмотрели оценивающе… Это уже как минимум моральный ущерб и глыбокая рана женской чести и достоинству.
Я посмотрел исподлобья, все тут смотрят абсолютно серьёзно, я ощутил неприятный холодок в груди. Ну да, другим же предъявляют, а я не Берлускони, что похохатывал и всё подтверждал.
– Отбивайтесь, – сказал я несчастным голосом. – Не до того мне, чтобы по судам ходить и как Билл Клинтон выкладывать на судейский стол пенис для сверки свидетельских показаний. Да ещё в такое турбулентное время.
Он сказал с лицемерным сочувствием:
– У нас демократия, господин президент, а не проклятая диктатура! По закону будете выкладывать на стол и судье, и прокурору, и коллегии адвокатов.
Палаш сказал задумчиво, но я уловил глубоко зарытый сарказм:
– А не провернуть ли нам диктатуру? Назовём её демократией с человеческим лицом. Народ примет охотно. Собственно, народа почти не осталось, а интеллектуалам эта разнузданная демократия уже в печенках и ниже. А интеллигенты от нее давно зажимают нос и вытирают подошвы.
– Надо подумать, – пообещал я. – Чего не сделаешь, чтобы не выкладывать пенис перед судебными заседателями.
Чувырлов сказал деловито:
– Думайте быстрее, господин президент! Газетчики уже ринулись копать ваше прошлое. Всё перероют. Даже про девочку Машу, что вам с двумя вашими приятелями червяков для рыбалки копала.
Я посмотрел зло, сам же когда-то рассказал, а теперь ходи и оглядывайся.
– Мы были детьми, – сказал я. – Ладно, что-то мы не то обсуждаем! Что у нас с обстановкой на границах?
Палаш сказал хмуро:
– Снаппер ослабил угрозу третьей мировой, но в отдельных местах планеты… гм… в Аль-Каиде не было ни одного толстого! Да и в Хейсболле ни одного жирного. Террористы ликуют, их роль резко выросла.
– Террористы, спортсмены и трансгуманисты, – сказал Гатило со странным выражением. – Странная у нас компания.
Он посмотрел на Палаша, тот проговорил медленно и с каким-то зловещим оттенком:
– Серая масса ушла, остались пассионарии. Вот теперь и подеремся всласть!
– Да уж, – пробормотал я, – будущее мидян темно и непонятно. Что с русскоязычным населением Прибалтики?
Листоедов понял мгновенно, что вопрос к нему, отрапортовал, не заглядывая в разложенные перед ним бумаги:
– Подвергается дискриминации!.. Власти заставляют носителей языка, на котором говорят двести миллионов человек, забыть его и общаться только на их крохотных туземных! Их там то ли три, то ли ещё больше!
Я поморщился, глобализация на марше, человечество вот-вот сольется в единый народ, а эти дикари пытаются затормозить прогресс.
– Взять под защиту, – велел я. – Время играет на нас.
Палаш поперхнулся, всмотрелся в меня.
– Господин президент?
– Не теряйте времени, – велел я. – Мы должны смотреть в будущее, а тысячи мелких языков препятствуют объединению человечества в единую нацию. Приказываю ввести войска во все три республики Прибалтики, установить там нашу власть. Во имя будущего!.. И для защиты от возможных террористов АЭС.
Он посмотрел на меня исподлобья.
– Вообще-то у них нет АЭС, но не это важно. Господин президент, насколько вы уверены…
Я спросил в упор:
– Генерал, вам что-то не нравится?
Он ответил медленно:
– Я просто не ожидал этого от вас, господин президент. Всё будет сделано!.. И часть ответственности, позвольте, я приму и на свои плечи.
Он вытащил мобильный, потыкал пальцем, выбирая программы, и начал отдавать неслышимые нам короткие приказы.
Малыгин из-за моей спины шепнул мне над ухом:
– Теперь это ваш человек.
– Думаешь, – ответил я тоже шепотом, – откажется от идеи свергнуть?
Он чуть помедлил с ответом:
– Сейчас, когда вы взяли на себя ответственность за вторжение, да. Но затем дорога в Кремль будет свободна.
Я сказал с тяжёлым сердцем:
– Будем делать то, что нужно, а там увидим. Вот такие мы футурологи.