Будучи «дилером-стилистом» Деллы, Ида выручила для церкви приличную сумму денег и, возможно, даже немного для себя. В конце концов Ида даже приглашала Деллу к себе домой, чтобы та могла делать покупки, не ожидая следующей распродажи. Во время одного из таких визитов в октябре 1925 года Делла отметила, как хорошо себя ведут два приемных ребенка, воспитанием которых занималась Ида, а затем упомянула, что ее собственная дочь, двадцатипятилетняя Глэдис Бейкер, беременна третьим ребенком. Беременность создает настоящую проблему, объяснила она, поскольку Глэдис не замужем. Глэдис пыталась сделать карьеру в Голливуде, рассказывала Делла, и работает монтажером в Консолидейтед Студиос. На самом деле, сказала Делла, она отдает дочери часть одежды, которую покупает у Иды. Она хотела скрасить жизнь своей дочери, сказала она, потому что та никогда не станет прежней после того, как осталась без первых двух детей, которых выносила. Обоих теперь воспитывали ее бывший муж и его новая жена. После их потери, призналась Делла, Глэдис стала сильно пить.
Когда это случилось, Делла готовилась ехать к своему мужу, Чарльзу, в Индию, куда он был направлен нефтяной компанией, где он работал. Она собиралась уехать в декабре. Однако он не особенно стремился увидеть ее. В присланной ей открытке он написал, что, по его мнению, поездка будет для нее «слишком тяжелой» и что, возможно, ей придется «остаться дома на неопределенно долгое время». Однако Делла уже все решила. Она сказала Иде, что беспокоится по поводу Глэдис и ее нового ребенка. «Я не собираюсь ошиваться здесь и следить, чтобы все прошло гладко», — объяснила она. Ида ответила: «Возможно, вам стоит остаться, пока не убедитесь, что все в порядке?» Делла подумала немного и решительно заявила: «Нет, я так не думаю».
Во время этой беседы Ида очень обеспокоилась не столько о том, что могло бы случиться с Глэдис, но скорее о будущем ребенка, которого та вынашивала. Для Иды было ясно, что при воспитании нового ребенка проблемы возникнут не только в рабочем графике Глэдис и ее жизни в обществе. Существовали и некоторые этические проблемы. Вставал вопрос об отце ребенка Глэдис. Делла сказала, что ее дочь не знает, кто является отцом ребенка — на эту роль можно было выбрать любого из очень многих мужчин. Эта ситуация была для Иды более чем просто неприятной — она была непристойной. На ее взгляд, ни Глэдис — на основании того, что она слышала, ни Делла — на основании того, что она видела, — не следовали, как она выразилась, «путем Господа».
Ида расспросила Деллу о том, как именно Глэдис планирует растить ребенка, особенно если Делле придется уехать из страны. Пойдет ли все в соответствии с Господним планом? Решили ли они, в какую школу пойдет ребенок? Сможет ли она подать ребенку хороший пример? По мнению Иды, это была крайне нестабильная ситуация. Все было очень ненадежно, так как Глэдис даже не была замужем. «И в этой ситуации, ей, конечно, нельзя разрешить оставить этого ребенка у себя», — сказала Ида.
«А вы, Делла? — спросила Ида со слабой улыбкой. — Знаете, вы тоже не самая домовитая женщина».
Делла — согласно позднейшим воспоминаниям, — казалось, не могла понять, к чему клонит Ида. Тем не менее она, должно быть, понимала, что Ида ссылалась на ее непредсказуемые колебания настроения и особенно на то, что в последнее время за ней кто-то следил. «Когда я покидаю дом, я знаю, что за мной наблюдают, — нередко говорила она Иде. — Пока они знают, что я это знаю, я чувствую себя отлично. Однако я никогда не подводила свою охрану. Я не такая глупая женщина». Такая паранойя стала у Деллы навязчивой темой. Она говорила об этом настолько часто, что ее друзья даже начали пропускать эти слова мимо ушей, даже если находили это весьма огорчительным.
«Если Глэдис не сможет вырастить этого ребенка, — искренне сказала ей Ида, — то я не думаю, что вам это окажется под силу».
«Неважно, — ответила ей Делла, — потому что я уезжаю в Индию и не собираюсь сюда возвращаться».
Всего этого Ида понять не могла. Она была на двенадцать лет моложе Деллы, но именно Делла выглядела рядом с ней незрелой. По крайней мере, Ида не могла себе представить, как эта женщина могла уехать из страны, когда у ее ребенка были неприятности. Кроме того, она не могла понять, как мать могла позволить своей дочери оказаться в столь затруднительном положении. «Вы должны подумать об этом, — сказала Делле Ида. — Мы с вами должны обсудить это. Мы обе матери. Мы-то знаем, что правильно».
В последующие за этим дни Ида непрерывно пыталась убедить Деллу в серьезности стоящей перед ней задачи, в том, что эти события могут привести к совершенно неожиданным обстоятельствам, которые изменят жизнь всех, кто так или иначе был к ним причастен. Без сомнения, именно благодаря стараниям Иды вскоре наступил день, когда Делла смогла убедить Глэдис, что она не должна быть главным опекуном ребенка, которого она вынашивала. Прежде всего, не следовало отрицать, что она была женщиной, которую манила ночная жизнь и которая никогда не отвечала «нет» на ее зов. Кроме того, у нее были и некоторые другие... проблемы. Действительно, кто-то преследовал и Глэдис. Возможно, это был тот же самый человек, который преследовал Деллу? Мать и дочь понимали страхи друг друга, потому что они были одинаковыми и у той, и у другой.
В конечном счете Делла Монро убедила дочь, Глэдис Бейкер, что, когда она родит ребенка, она должна «временно» передать его на попечение очень религиозной и убежденной в своей правоте женщины, которая живет поблизости, — Иде Болендер.
Мать Мэрилин — Глэдис
По внешнему виду Глэдис Перл Монро всегда была похожа на счастливую девушку, удивленную своей довольно-таки буйной молодостью. Она родилась в Мексике 27 мая 1900 года у Отиса и Деллы Монро, в городке Пьедрас-Неграс — в то время он назывался Порфирио Диас, по имени президента Мексики Хосе де Ла Крус Порфирио Диаса Мори. Именно там ее отец нашел работу на железной дороге. Вскоре после ее рождения семья переехала в Лос-Анджелес, Калифорния.
Мать Глэдис, Делла, была очень яркой женщиной, любившей носить большие широкополые шляпы, украшенные перьями и цветами, столь популярные в то время. Когда она проходила по улице, все обязательно оборачивались, чтобы проводить ее взглядом. Однако она была столь же несдержанной, сколь и привлекательной. На ранних фотографиях Делла выглядит красивой, несколько грубоватой женщиной с серьезным лицом, тогда как Отис кажется скорее испуганным до смерти. Может быть, он когда-нибудь и пытался что-либо приказывать Делле, но быстро понял, что лучше ему этого не делать. Делла никогда не уступала чужому желанию, поэтому споры между ними начались еще во время медового месяца и с тех пор никогда не прекращались. На одной из семейных фотографий у Отиса на щеке виден глубокий шрам, и нет никакой информации о том, откуда он взялся. Однако ясно одно: на снимках, сделанных до женитьбы на Делле, у него этого шрама не было.
Вскоре Глэдис и ее брат, Мэрион Отис, родившийся в 1905 году, привыкли к кочевому образу жизни, потому что между 1903 и 1909 годами семейство Монро поменяло почти дюжину различных арендованных квартир и домов в Калифорнии. Отис никак не мог удержаться на работе, он начал совершать опрометчивые, непродуманные поступки. Мало того что он пил все больше и больше — у него также начались внезапные обмороки и пугающие провалы в памяти.
В 1908 году, когда Отису был всего 41 год, его здоровье и эмоциональное состояние ухудшилось настолько, что стало ясно, что с ним что-то не так. Он стал буйным, его поведение было совершенно непредсказуемым, казалось, он постоянно дрожал. У него начались настолько сильные головные боли, что он едва мог держаться на ногах. Пока силы не покинули его, он был подвержен припадкам слепой ярости. Тогда Делле оставалось только схватить перепуганных детей и спрятаться у соседей, чтобы переждать бурю. Доктора не могли понять причины странного поведения Отиса. «Отис потерял рассудок, и мне остается только примириться с этим», — писала в это время Делла в одном из писем.