«Тетя» оборвала меня.
«Только посмей сказать что-нибудь дурное о мистере Киммеле. — Она не на шутку рассердилась. — Мистер Киммель прекрасный человек. Он наш главный жилец!»
Мистер Киммель вышел из комнаты и стоял в дверях, улыбаясь.
«Постыдилась бы, — кричала «тетя», бросая на меня гневные взгляды, — жаловаться на людей!»
«Да это совсем другое, — начала я, — я хочу сказать, что мистер Киммель...»
Я снова начала запинаться и не смогла закончить фразу. Мистер Киммель подошел ко мне и протянул пять центов.
«Пойди и купи себе мороженое», — сказал он.
Я бросила монетку ему в лицо и выбежала из комнаты.
Я рыдала в постели всю ночь и хотела умереть. Я думала: «Неужели нет никого, кому я могу рассказать о том, что случилось?» Мне хотелось кричать. Но я не закричала.
Через неделю вся семья, включая мистера Ким-меля, отправилась на собрание религиозного возрождения в большом шатре. «Тетя» настаивала, чтобы я пошла с ними.
Народу было много. Все внимательно слушали проповедника. Он посвятил свою проповедь грешности всего земного. В заключение он призвал всех грешников выйти к алтарю Господню и покаяться.
Опережая всех, я бросилась к нему и начала рассказывать о моем «грехе». «На колени, сестра», — приказал он.
Я упала на колени и, захлебываясь, заговорила о мистере Киммеле, о том, как он надругался надо мной. Но другие «грешники» толпились вокруг. Они тоже упали на колени, начали причитать о своих грехах и оттерли меня в сторону.
Я оглянулась и увидела, что мистер Киммель стоит среди несогрешивших и громко и благочестиво молит Бога о прощении чужих грехов».
* * *
Время шло, девочка становилась подростком, подросток постепенно превращался в девушку. Волнующие перемены в жизни Норма Джин отразила в следующем рассказе.
«В двенадцать лет я выглядела на все семнадцать. Мое тело уже вполне оформилось. Но никто, кроме меня, этого не знал. Я по-прежнему носила приютскую форму — синее платье и кофточку, так что я была похожа на дылду-переростка.
У меня не было денег. Другие девочки ездили в школу на автобусе. Я же не могла заплатить даже десять центов за проезд. В любую погоду я вышагивала две мили от дома моей «тети» до школы.
Я ненавидела ходить пешком, я ненавидела школу. У меня не было друзей. Одноклассники редко заговаривали со мной и никогда не принимали в свои игры. Никто и никогда не провожал меня домой и никто не приглашал к себе. Отчасти потому, что я жила в бедном районе, где в основном селились мексиканцы и японцы. Другая причина — я не умела улыбаться.
Однажды сапожник, стоявший на пороге своей мастерской, остановил меня по дороге в школу.
«Как тебя зовут?» — спросил он.
«Норма».
«А фамилия?»
Я не хотела называть свою фамилию — Мортенсон, — потому что это была не фамилия человека в ковбойской шляпе и с усиками. Так что я ничего не ответила.
«Ты странный ребенок. Я наблюдаю за тобой каждый день, когда ты проходишь мимо, и никогда не видел, чтобы ты улыбалась. Так ты ничего не добьешься в жизни».
Я направилась в школу, ненавидя сапожника.
В школе одноклассники часто шептались между собой, хихикали, уставившись на меня. Они называли меня идиоткой и надсмехались над моей приютской одеждой. Мне было безразлично, что они считают меня идиоткой. Я знала, что это неправда.
Однажды утром оказалось, что обе мои белые блузки порвались, и если бы я принялась их чинить, то опоздала бы в школу. Я попросила одну из моих «сестер» одолжить мне что-нибудь из одежды. Она была моей ровесницей, но поменьше.
Я пришла в школу, как раз когда начинался урок математики. Пока я шла по классу на свое место, все на меня уставились, словно у меня вдруг выросли две головы. Отчасти это так и было. Округлости выступали под облегающим свитером.
На перемене полдюжины мальчишек окружили меня. Они шутили и сверлили глазами мой свитер, как будто это была золотая жила. Я уже знала, что у меня довольно большая грудь, но не придавала этому значения. Но она произвела сильное впечатление на моих одноклассников.
После школы четверо мальчиков провожали меня домой пешком, везя свои велосипеды. Я была в восторге, но не показывала виду, будто все это было в порядке вещей.
На следующей неделе сапожник снова меня остановил.
«Я вижу, ты послушалась моего совета, — сказал он. — Все получается намного лучше, если ты улыбаешься людям».
Я заметила, что он тоже посматривает на мой свитер. Я пока еще не вернула его моей «сестре».
После этого и школа, и моя жизнь изменились. Девочки, у которых были братья, стали приглашать меня в гости, где я знакомилась и с их родителями. А четверо или пятеро мальчиков постоянно ошивались около моего дома. Мы играли в разные игры на улице или стояли под деревьями и разговаривали до самого ужина.
Я не видела никакого сексуального подтекста в том, что они внезапно заинтересовались мной. У меня и в голове не было никаких мыслей о сексе. Я не знала, что существует связь между телом и сексом. Это как если бы у меня таинственным образом появился друг, некий волшебный друг. Спустя несколько недель как-то утром перед зеркалом я подкрасила губы. Я также подвела свои светлые брови. У меня не было денег на одежду и у меня не было никакой одежды, кроме приютской формы и единственного свитера. Вот почему губная помада и косметика были для меня как одежда. Я чувствовала, что они украшают меня, как если бы я надела настоящее нарядное платье.
Мое появление в школе с накрашенными губами и темными бровями и все в том же «волшебном» свитере заставило школу загудеть. И это гудение не было доброжелательным. Все девочки, не только мои сверстницы, но и постарше — семнадцати- и восемнадцатилетние, — сплотились в единый лагерь моих врагов. Они нашептывали друг другу и каждому, кто хотел слушать, что я пьяница, а по ночам сплю с мальчишками на пляже.
Это была ложь. Я не пила и не давала мальчишкам распускать руки. И я никогда не была на пляже. Но я не сердилась на тех, кто распускал обо мне слухи. Девочки ревновали меня! Девочки боялись потерять своих мальчиков, потому что я была красивей! Мечты, которые прежде скрашивали мою одинокую жизнь, перестали быть мечтами. Они стали реальностью!
И к лету у меня появился настоящий ухажер. Двадцати одного года. Хотя он был очень умный, он все же верил, что мне восемнадцать лет, а не тринадцать. Я сумела обмануть его, помалкивая и покачивая бедрами при ходьбе. После того как несколько месяцев назад я покорила учеников на уроке математики, я научилась ходить томной эротической походкой.
Однажды субботним утром мой умный ухажер сказал, что мы едем на океан, купаться. Я бросилась в комнату моей «сестры» (той самой, что была немного меньше меня) и выпросила у нее купальник. Я провела не менее часа, стоя перед зеркалом, примеряя купальник и практикуя свою походку.
Наконец крики моего потерявшего терпение парня заставили меня выйти к нему. На мне были старые брюки и свитер. Купальник был под ними.
В этот солнечный день на пляже было полно купающихся, а также матерей с детьми. Хотя я родилась и росла всего в нескольких милях от океана, я никогда не видела его вблизи. Долгое время я стояла и зачарованно смотрела на воду. Как будто я увидела свои мечты, раскрашенные золотыми, бледно-лиловыми, голубыми и пенисто-белыми красками. И у меня было поразительное, непередаваемое ощущение огромного праздника. Казалось, всё радуется голубому небу и синей воде.
«Давай, идем скорее в воду», — командовал мой парень.
«Куда?»
«В воду», — смеялся он, думая, что я шучу.
А я думала о своем купальнике в обтяжку. Мысль, что надо скрывать себя под водой, имея такой купальник, казалась мне смешной. Но я не стала ничего объяснять. Я стояла и смотрела на девушек и женщин, испытывая некоторое разочарование. Я не ожидала, что половина женского населения Лос-Анджелеса будет красоваться на песке почти без одежды. Я-то думала, что буду единственной.
Мой парень снова проявил нетерпение, так что я сняла брюки и свитер и стояла теперь в одном тесном крошечном купальнике. Я думала: «Я почти голая», — и, закрыв глаза, стояла неподвижно.