Первое следствие моего замужества — я стала еще меньше интересоваться сексом. Мой муж или этого не замечал, или не обращал на это внимания. Мы оба были слишком молоды, чтобы открыто обсуждать такую щепетильную тему.
На самом деле наш брак был своего рода дружбой с сексуальными привилегиями. Позднее я узнала, что многие браки только этим и ограничиваются. И что большинство мужей хороши как любовники, только если они обманывают своих жен.
Родителям Джима я не особенно нравилась, и я их за это не виню. Я была странной женой. Я не любила взрослых — я предпочитала лучше мыть посуду, чем сидеть и разговаривать с ними. Как только они начинали играть в карты или ссориться, я старалась выскользнуть из дома, чтобы поиграть с детьми на улице. Я любила общаться с мальчиками и девочками моложе меня. Я играла с ними до тех пор, пока муж не выходил и не звал меня домой.
Мой брак не причинил мне боли, но и не принес счастья. Мы с мужем редко разговаривали. И не потому, что мы ссорились. Просто нам нечего было сказать друг другу. Позднее я видела много супружеских пар, похожих на нас с Джимом. Я бы сказала, что самые прочные браки те, что скреплены молчанием.
Самое важное, что принес этот брак, он навсегда покончил с моим статусом сироты. За это я была благодарна Джиму. Он был моим Лохинваром8, освободившим меня от синих платьев и белых кофточек.
Все мои советчики оказались правы в том, что брак положил конец моей популярности как соблазнительницы. Мальчишки не приставали к миссис Догерти. Как будто роза выпала из моих губ».
* * *
Брак с Догерти оказался удобным для молодой девушки, но не стал важным событием в жизни Мэрилин. Супруги и спали-то вместе всего несколько раз: из-за начавшейся войны и незрелости молодых брак не был полностью реализован. Конец замужества был не за горами...
«В 1944 году Джим поступил в торговый флот, а я устроилась на фабрику, изготовлявшую парашюты.Мировая война разгорелась не на шутку. Сражения выигрывались и проигрывались. Музыкальные автоматы глотали монетки и наяривали модные песенки. У людей возбужденно горели глаза.
На работе я носила комбинезон. Я была удивлена, что начальство на этом настаивало. Наряжать девушек в комбинезон — все равно что заставлять их работать в трико, особенно если девушка умеет его носить. В роли инспектора парашютного цеха я словно опять оказалась на уроке математики. Мужчины увивались вокруг меня точно так же, как когда-то ученики старших классов.
С тех пор я поняла, что мужчины обычно обходят стороной замужних женщин и склонны относиться к чужим женам с уважением. Это не слишком хорошо говорит о замужних женщинах. Мужчины часто уважают тех, с кем им скучно. У большинства жен, даже у красивых, обычно тоскливое выражение лица, это потому, что их так сильно уважают.
Возможно, по моей вине мужчины на фабрике пытались назначить мне свидание и предлагали купить выпивку. Просто я не чувствовала себя замужней женщиной. Я была абсолютно верна мужу, который находился в плавании, но вовсе не потому, что любила его, или потому, что была особенно нравственна. Моя верность мужу была результатом моего равнодушия к сексу.
В конце концов Джим вернулся домой, и мы снова зажили вместе. Очень трудно помнить, что ты делала, говорила или чувствовала, когда тебе было смертельно скучно.
Джим был хорошим мужем. Он ни разу не обидел, не огорчил меня. Но была одна проблема — он хотел ребенка.
Мысль о малыше приводила меня в ужас. Я видела своего ребенка только как еще одну Норму Джин в сиротском приюте. Что-то обязательно случилось бы со мной. Джим бы меня бросил. И появилась бы еще одна маленькая девочка в синем платье и белой кофточке, которая жила бы в доме очередной «тети», мыла посуду и принимала последней ванну в грязной воде.
Я не могла объяснить это Джиму. Когда он засыпал рядом со мной, я лежала без сна и тихо плакала. Я не знала, кто это плачет, миссис Догерти или ребенок, которого она могла зачать. Но, наверное, это была Норма Джин, все еще живая, все еще одинокая и все еще хотевшая умереть.
Теперь я совсем иначе вижу эту идею — иметь ребенка. Я об этом постоянно мечтаю. Теперь я не думаю, что мой ребенок будет Нормой Джин. И я знаю, как буду его воспитывать — без лжи. Никто не будет обманывать мою девочку, никто и никогда. Я отвечу на все ее вопросы. А если я не буду знать ответа, я полезу за ответом в энциклопедию. Я расскажу ей все, что она захочет знать — о любви, о сексе, обо всем!
Но прежде всего — никакой лжи! Никакой лжи о существовании доброго Деда Мороза или о том, что мир полон благородных и честных людей, готовых прийти на помощь друг другу и творить только добро. Я расскажу ей, что в мире есть также мало чести и великодушия, как бриллиантов и радия.
Это конец моей истории о Норме Джин. Мы с Джимом развелись. Я сняла комнату в Голливуде и стала жить одна. Мне исполнилось девятнадцать, и я захотела понять, кто же я есть на самом деле.
Когда я написала «это конец истории о Норме Джин», я покраснела, как будто меня уличили во лжи. Этот несчастный, ожесточившийся, слишком рано повзрослевший ребенок всегда будет занимать место в моем сердце. Теперь, когда ко мне наконец пришел успех, я все равно смотрю на мир испуганными глазами Нормы Джин. Она повторяет: «Я никогда не жила по-настоящему, и меня никогда не любили». И я подчас в замешательстве думаю, что это не она, а я произношу эти слова».
* * *
Брак с Джимом Догерти продолжался четыре года. Но на самом деле они были вместе совсем мало: большую часть этих лет Джим провел в плавании. Семья мужа приняла Норму Джин очень тепло. В доме мужа она чувствовала себя уютно и помимо работы на фабрике довольно много помогала по хозяйству — убирала, стряпала. Была ли она счастлива? Вероятно. Любила ли она Джима? По всей видимости, да. Но вскоре после брака Джим ушел в море и отсутствовал более года. В 1945 году он вернулся, но через короткое время снова отбыл в плавание. О том, что действительно происходило между Джимом и Нормой Джин, лучше всего рассказали бы письма, которыми они обменивались, — их было более двухсот. Но пачка писем исчезла из дома Мэрилин Монро после ее смерти.
В мае 1946 года Норма Джин поехала в Лас-Вегас, где через шесть недель получила развод. Джим в это время был в море и даже ничего не знал о решении жены. Он узнал об этом гораздо позднее, когда получил короткое письмо от Нормы Джин и официальный документ о разводе за подписью судьи...
Свобода нужна была Норме Джин еще и потому, что киностудии и фотоагентства отказывались заключать договора с замужними актрисами и моделями, опасаясь их возможной беременности. А Норма Джин в это время начала всерьез думать о карьере фотомодели и актрисы. Ее фото стали появляться на обложках журналов и в рекламе. Эффектная блондинка с большой грудью привлекала внимание фотографов, но беда в том, что эти фотографы были по большей части начинающими или не слишком модными мастерами, которые сами искали возможности пробиться к известности и деньгам.
Начало голливудской карьеры Мэрилин было трудным, никто не спешил ей помочь.
Но Норма Джин без колебаний закрыла дверь в прошлое, решив пробиваться в неведомое, но манящее будущее.
В июле 1946 года Норма Джин посетила студию «XX век — Фокс». Вот как описал этот визит глава студийного отдела «новых талантов» Бен Лайон: «Я сидел у себя в кабинете, когда моя секретарша позвонила по внутреннему телефону и сообщила, что в приемной сидит молодая красивая девушка, которая не договаривалась о встрече. Я ответил: «Мэри, ты же знаешь, чтобы встретиться со мной, не нужно никакой договоренности. Пригласи ее». Молодая особа вошла в кабинет, и я попросил ее присесть к столу. Она была фантастически хороша, одета в отлично скроенное, хотя и недорогое платье, и ее золотистые волосы были рассыпаны по плечам... Должен признаться, мне не часто приходилось встречать такую привлекательную особу. Я спросил ее, чего она хочет, и она ответила, что мечтает работать в кино. Помню, я сказал: «Дорогая, ты уже в кино». Я стал ее расспрашивать и выяснил, что она живет в доме для бедных начинающих актрис. Это было своего рода общежитие, организованное женами кинобоссов, занимающихся благотворительностью. Я знал, что при такой внешности эта молоденькая девушка могла бы иметь дворец в Беверли-Хиллз, разъезжать на «кадиллаке» в мехах и драгоценностях. Видно, это порядочная девушка, подумал я».