У меня появилась привычка не подкрашиваться, не причесываться и не надевать чулки по воскресеньям. Мне казалось, что так я буду больше сливаться с толпой на вокзале и со слушателями проповедников. Что касается одежды, то тут мне нечего было беспокоиться, что я слишком наряжена.
Однажды воскресным утром, когда я кружила по прилегавшим к вокзалу улицам в поисках очередного проповедника, ко мне обратился парень в солдатской шинели.
«Помогите инвалидам войны, — сказал он. — Дайте изуродованным войной героям шанс выжить».
В руках у него был ящик, полный карточек с наклеенными на них небольшими жестяными звездочками.
«Пять серебряных звездочек за пятьдесят центов, — продолжал солдат. — Купите и подарите своим друзьям, чтобы они помнили о наших раненых ветеранах».
Я заметила, что парню лет двадцать пять и он говорит с серьезным выражением лица.
«Простите, но я не могу ничего купить, — сказала я ему. — У меня совершенно нет денег».
«Всего пятьдесят центов, — настаивал он. — Только и всего — пять звездочек за пятьдесят центов. Разве вы не хотите помочь искалеченным ветеранам?»
«Я бы очень хотела, — ответила я, — но у меня нет даже на трамвай. Мне придется идти домой пешком».
«Не может быть. У вас нет даже десяти центов?»
«Сегодня нет, — ответила я. — Я получу немного денег завтра, и если я тогда вас увижу, я с удовольствием куплю ваши серебряные звездочки».
Я заметила, что мы идем вместе. Он закрыл ящик с карточками.
«Я не позволю вам купить эти звездочки, если мы встретимся», — внезапно заявил он решительным голосом.
«Почему?»
«Да потому что это обман. Деньги не идут раненым солдатам. Половину пожертвований получаю я, а остальное забирает парочка мошенников, на которых я работаю. Куда вы сейчас?»
«Иду послушать проповедника где-нибудь на углу».
«Один такой работает в двух кварталах отсюда. Я там уже был и собрал три доллара».
Я промолчала.
«Я действительно ветеран войны, — продолжал солдат. — Это правда. Я воевал во Франции и Германии. Пехота. Почему я работаю на этих мошенников? Да потому что не могу вернуться домой. Мой папаша зовет меня, но я не хочу».
«Почему же вы не хотите?»
«Отец считает, что я должен работать на его ферме, — пояснил солдат. — Он фермерствует в Огайо. А я сказал ему: «Не желаю быть жалким фермером и провести жизнь впустую, как ты». Мы сцепились, и я удрал. Некоторое время лодырничал, а потом встретил этих проходимцев со звездочками. Они поставили мне пару кружек пива, и я вступил с ними в долю. Это легкие деньги».
Некоторое время мы шли молча. Потом он остановился.
«Давай постоим здесь, я хочу спросить тебя кое о чем».
Мы стояли перед продуктовой лавкой. И он первый раз мне улыбнулся.
«Вот что я хочу тебя спросить, — сказал он. — Не выйдешь ли ты за меня замуж?»
Я не ответила.
«Нет, серьезно! — заволновался парень. — Если ты выйдешь за меня, я вернусь с тобой на ферму к отцу. И стану фермером. Это не так уж плохо. Там есть городок неподалеку, милях в двадцати. Что ты на это скажешь?»
«Ты даже не знаешь, кто я и что я», — ответила я.
«Ты мне нравишься, — сказал он. — Я встречал многих девушек. В тебе есть что-то такое, что мне по душе. Ты не такая, как все».
«Нельзя предлагать первой встречной выйти за тебя замуж, — сказала я, — не то у тебя будет масса неприятностей».
«Каких неприятностей?»
«А что, если она плохой человек, или даже преступница, или что-то в этом роде?»
Он посмотрел на меня долгим взглядом и ответил:
«Ты не преступница или что-то в этом роде. Я готов рискнуть. У меня хватит денег, чтобы добраться до фермы. Ну так как —пойдешь за меня?»
Я покачала головой, мне было трудно говорить. Сердце заныло в груди. Этот молодой солдат, продававший фальшивые карточки, был так пронзительно одинок, что мне хотелось разрыдаться.
Я сжала его руку и сказала: «Я не могу выйти за тебя замуж» — и быстро ушла. Он не пошел за мной.
Когда я оглянулась, я увидела, как он открыл крышку своего ящика и направился к толпе на ближайшем углу».
* * *
«Ты сидишь одна. За окнами вечер. Вереницы машин, шелестя дорогими шинами, мчатся вдоль Голливудского бульвара. Они напоминают бесконечную череду светлячков. Ты голодна и ты убеждаешь себя: «Диета полезна для талии. Нет ничего прекраснее, чем плоский живот».
И ты громко повторяешь задание учителя дикции: «Ариадна поднялась со своего кресла в снегах акракаронианских гор».
И еще:
«Здравствуй, дух веселый!
Взвившись в высоту,
На поля, на долы,
Где земля в цвету,
Изливай бездумно сердца полноту!»13
Каждый урок стоит доллар. За доллар можно купить пару чулок или один гамбургер. Но ни колготки, ни гамбургер никогда не сделают тебя актрисой. Уроки дикции могут. Так что с голыми ногами и пустым желудком ты повторяешь согласные: «Здравствуй, дух веселый...»
Глядя на голливудскую ночь, я часто думала: «Наверное, тысячи девушек сейчас сидят в одиночестве, мечтая, как и я, стать кинозвездой. Но меня это не тревожит, потому что моя мечта самая сильная».
Чтобы сильно мечтать, не нужно знать ничего особенного. Я ничего не знала об актерском мастерстве. Я не прочитала ни одной книги об этом, не пыталась играть и ни с кем не обсуждала эту тему. Мне было стыдно признаваться в своей мечте тем немногим людям, которых я знала. Я говорила, что надеюсь зарабатывать на жизнь, став моделью. Я звонила во все модельные агентства и время от времени получала работу.
Но я никогда не расставалась с моим секретом — мечтой стать актрисой. Это все равно как сидеть в тюремной камере и смотреть на дверь с надписью «Выход здесь».
Работа актера — это было что-то светлое и прекрасное. Что-то вроде ярких красок, которые Норма Джин видела в своих мечтах. Это не было искусство. Это было как игра, в которую ты играешь, чтобы вырваться из мрачной, хорошо знакомой тебе действительности и очутиться в мирах, столь разноцветных и ярких, что твое сердце начинает биться в груди при одной мысли о них.
Когда мне было восемь лет, я часто по ночам смотрела из окон приюта и видела огромную освещенную вывеску — «Киностудия Р.К. О. Радио». Я ненавидела эту надпись. Она напоминала мне запах клея. Однажды моя мама взяла меня на студию, где она работала. Запах клея, которым она склеивала кинопленку, долго держался у меня в носу.
Это был нос Нормы Джин. У начинающей актрисы Нормы Догерти таких чувств к названиям студий не было. Для нее эти названия были маяками Земли Обетованной — земли Ингрид Бергман, Клодет Кольберт, Джоан Кроуфорд, Бетт Дейвис, Оливии де Хэвиленд, Джин Тьерни, Дженифер Джонс14.
Так это было, когда я сидела в одиночестве в своей голливудской комнатушке. Я засыпала голодная и просыпалась голодная. И я думала, что все актеры и актрисы — это гении, сидящие на крыльце Рая — в фильмах».
* * *
«Я никогда ничего не читала о Голливуде, который я узнала в эти первые годы. Ни намека на тот Голливуд, что в журналах для поклонников кинозвезд. Если есть какие-то книги на эту тему, то я, должно быть, их пропустила, как и несколько миллионов других не прочитанных мною книг.
Голливуд, который я знала, был Голливудом неудачников. Почти все, с кем я встречалась, страдали от недоедания или пытались покончить с собой. Это как строчка из стихотворения: «Вода, вода, кругом вода, но нет ни капли для питья»15. Слава, слава повсюду, но всё не для нас!
Мы питались в дешевых забегаловках... Часами ожидали в приемных. Мы были самым красивым племенем нищих, которые когда-либо наводняли город. И нас было множество! Победительницы конкурсов красоты, самоуверенные студентки колледжей, доморощенные соблазнительницы из каждого штата, девушки городские и деревенские... Из актерских школ, передвижных трупп и одна — из сиротского приюта.
И вокруг нас крутились хищники. Не те крупные «волки» за студийными воротами, а маленькие — агенты без офисов, занятые поисками талантов, пресс-агенты без клиентов, люди, организующие контакты, у которых не было никаких контактов, менеджеры... Дешевые кафе были всегда полны такими типами, обещавшими златые горы, если ты согласишься на их условия. Их знаменем, как правило, была грязная простыня.