— Он правду говорит, Мерле, — поддержала его Юнипа. — Я действительно могу немного видеть. И с каждой минутой вижу лучше.
Арчимбольдо обрадованно кивнул.
— Прекрасно!
Он взял Юнипу за руку и стал от радости кружить ее в танце, правда, довольно осторожно, чтобы она не споткнулась. Вокруг них взметнулись и развеялись остатки дымной пелены.
— Скажи сама, разве это не удивительно?
Мерле таращила на них глаза и никак не могла поверить в то, что происходит. Юнипа, слепая от рождения, может видеть. Тринадцать лет полного мрака остались позади. И все это благодаря Арчимбольдо, этому невзрачному лохматому старичку.
— Помоги своей подруге дойти до комнаты, — сказал мастер, выпустив Юнипу из рук. — Завтра у вас будет трудный день. У меня в мастерской каждый день — трудный. Но я думаю, вам здесь понравится. Да, я в этом уверен.
Он протянул Мерле руку и добавил:
— Приветствую тебя в доме Арчимбольдо.
Немного помедлив, она решилась произнести фразу, которую ей вдалбливали в приюте.
— Большое вам спасибо за то, что вы нас взяли к себе в учение, — произнесла она вежливо, но сама почти не слышала того, что говорила. Оторопело смотрела она вслед старичку, который, радостно пританцовывая, дошел до мастерской и прошмыгнул в дверь, плотно прикрыв ее за собой.
Боязливо взяв Юнипу за руку, Мерле повела ее вверх по лестнице на третий этаж. И через каждые пять шагов робко спрашивала, правда ли, что теперь ей уже не так больно? Всякий раз, когда Юнипа оборачивалась, у Мерле мороз по коже пробегал. В зеркальных глазах подруги она не видела ничего, кроме своего собственного отражения, причем двойного и немного кривого. Мерле утешала себя тем, что потом привыкнет к взгляду Юнипы и он не будет ей казаться таким странным.
Но все-таки ей было не по себе. Раньше слепые глаза Юнипы казались молочными и теплыми, а теперь стали холодными, острыми как нож.
— Мерле, я могу видеть, я в самом деле вижу…
Юнипа еще долго шептала эти слова, когда они лежали в постели.
Мерле погрузилась в беспробудный кошмарный сон. Всего лишь раз перед самым рассветом она на минуту очнулась от скрежета колодезной крышки — где-то глубоко-глубоко внизу, где-то очень-очень далеко.
Первые несколько дней в зеркальной мастерской Арчимбольдо тянулись мучительно долго. Мерле и Юнипа были загружены грязной работой, которую не желали делать старшие ученики. Мерле по нескольку раз на день выметала мельчайшие осколки стекла, усыпавшие пол в мастерской, словно песок аравийских пустынь, иным летом добиравшийся с морскими волнами до Венеции.
Как Арчимбольдо и обещал, Юнипа чувствовала себя лучше день ото дня. Она видела еще только неясные контуры предметов и людей, но уже могла их различать между собой и старалась обходиться в незнакомом месте без посторонней помощи. Ей поручали более легкую работу, чем Мерле, но нельзя сказать, чтоб более приятную. После мучительной операции в первую по приезде ночь ей так и не пришлось отдохнуть: надо было взвешивать кварцевый песок, пересыпая его из бесчисленных мешков в мерные стаканы. Для чего это было нужно старику-мастеру, она не могла понять.
Вообще казалось, что Арчимбольдо изготавливал зеркала вовсе не по тем старинным рецептам, которыми издавна так гордится Венеция. Раньше, в шестнадцатом веке, лишь немногие люди посвящались в тайну искусства зеркальных мастеров. Все подмастерья жили на Мурано, острове стеклодувов, как в тюрьме. Они там буквально купались в роскоши, им было дозволено все на свете — кроме свободы. Как только начиналось их обучение, им запрещалось даже на время уезжать с острова. Кто на такое осмеливался, того карали смертью. Тайные агенты «Ее Светлости» охотились за изменниками-зеркальщиками по всей Европе и успевали с ними расправиться, прежде чем те выдадут секрет изготовления зеркал чужакам. Зеркалами с острова Мурано украшались все самые знатные дома Европы, потому что только в Венеции делали самые прекрасные зеркала в мире. Секрет этого искусства ценился больше чем на вес золота. Впрочем, так считали не все венецианцы: некоторые зеркальщики все же сбежали с острова Мурано и продали тайны своего мастерства французам. Французы в благодарность венецианцев прирезали, открыли вскоре собственные мастерские и лишили Венецию зеркальной монополии. С той поры многие страны стали изготовлять зеркала, а потому все запреты и ограничения для зеркальщиков Мурано со временем канули в Лету.