Дверь распахнулась. Унка схватила ее за руку и втащила внутрь.
— Что это тебе вздумалось пуститься в бега? — Глаза русалки пылали гневом. Она заперла за Мерле дверь на засов. — От тебя я меньше всего ожидала подобных глупостей…
— Мне надо поговорить с Мастером. — Мерле в страхе оглянулась на входную дверь.
«Там нет никого», — успокоила ее Королева.
— С Мастером? — спросила Унка. Видно, голоса она не слышала. — Или ты не знаешь, который сейчас час?
— Извините. Правда. Очень важное дело.
Она выдержала взгляд Унки и попыталась понять, догадывается ли русалка о случившемся? «Тебя коснулась Королева Флюирия», — сказала Унка не так давно. Ее слова оказались пророческими, предсказание исполнилось сегодня ночью. Ощущает ли она изменение, происшедшее с Мерле? Чует ли постороннее присутствие в ее мыслях?
Как бы там ни было, Унка вдруг перестала упрекать Мерле. Повернулась и коротко сказала:
— Пойдем.
Молча дошли они до двери в мастерскую. Здесь Унка задержала Мерле и вымолвила:
— Арчимбольдо еще работает. Он работает каждую ночь. Расскажи ему все, что хочешь рассказать.
С этими словами она исчезла во тьме, ее шаги заглохли в коридоре.
Мерле осталась одна у двери. Она никак не могла решиться поднять руку и постучать. Что сказать Арчимбольдо? Всю правду без утайки? Не сочтет ли он ее сумасшедшей и не выгонит ли из дому? Или того хуже: вдруг поймет, какую опасность она может навлечь на мастерскую и ее обитателей?
Тем не менее в ней росла твердая уверенность в том, что если и рассказывать кому-то обо всем, то именно ему, а не Унке. Русалка боготворила Королеву Флюирию. История, случившаяся с Мерле, могла показаться ей просто святотатством, хвастливой болтовней девчонки, желающей набить себе цену.
По ту сторону двери послышались шаги, дверь открылась, и показалось лицо Арчимбольдо.
— Мерле! Ты вернулась!
Она никак не ожидала, что он заметит ее исчезновение. Должно быть, Унка ему сообщила.
— Входи, входи! — Кивком головы он пригласил ее войти. — Мы уже стали серьезно беспокоиться.
Это было что-то новое. Мерле никогда не видела, чтобы в приюте друг о друге беспокоились. Если кто-нибудь из детей пропадал, его для виду немного поищут и рукой махнут. Ребенком меньше, дышать легче.
В мастерской было тепло. Водяные пары вырывались белыми облачками из многочисленных сосудов, соединенных между собой трубками, шлангами, ретортами. Мастер-зеркальщик приводил в действие свои аппараты только по ночам, когда оставался один. На дневное время откладывал самые обычные дела, чтобы, возможно, не открывать ученикам тайны своего искусства. Спал ли он когда-нибудь? Трудно сказать. В глазах Мерле мастер Арчимбольдо был такой же всегдашней частью мастерской, как дубовая дверь и высокие окна с толстыми стеклами, в вековечной пыли которых не одно поколение учеников корябало свои инициалы.
Арчимбольдо подошел к одному из приборов, передвинул какой-то рычажок и обернулся к ней, а из-за его спины, шипя, вырвались к потолку три облачка пара.
— Ну, рассказывай! Где ты была?
По пути в мастерскую Мерле долго думала о том, что же ей следует рассказать Арчимбольдо. Решение давалось нелегко.
— Я не думаю, что вы меня поймете.
— Не беспокойся. Мне нужно только знать правду.
Она глубоко вздохнула.
— Я пришла, чтобы вас поблагодарить. И сказать вам, что у меня все в порядке.
— Ты говоришь так, словно хочешь уйти от нас.
— Я должна покинуть Венецию.
Она ожидала с его стороны всего: насмешки, брани, даже побоев, но только не того, что он так опечалится. Никакой злости, никаких укоров, одно лишь искреннее сожаление.
— Что же случилось?
И она рассказала ему обо всем. Начиная со встречи с Серафином, про события в заброшенном домике и кончая пленением Серафина и спасением флакона с Королевой Флюирией. Она описывала ему одежду и лица трех предателей, а он каждый раз с досадой кивал, будто ему заранее было известно, о ком идет речь. Она поведала и о голосе в ее голове, и, немного смущенно, о том, что выпила содержимое флакона.
Выслушав ее, Арчимбольдо устало опустился на табурет. Вытер платком пот со лба, громко высморкался и швырнул платок в топку. На глазах у них огонь обуглил и сжег материю. Они немного помолчали, словно чувствовали, что сгорело и еще кое-что: воспоминание или, скорее, мечты о том, какой могла бы быть жизнь — без египтян, без предателей и колдовских чар, изгнавших Королеву Флюирию из каналов.