- Твои родители не захотели, чтобы ты утонула, - твердо сказала она. Иначе они не стали бы с тобой возиться и укладывать в плетеную корзину.
Мерле опустила голову.
- Они еще кое-что в корзину положили. Ты не хочешь... - она смолкла.
- ... взглянуть? - договорила Юнипа, усмехнувшись.
- Извини.
- Ничего. Я и так пойму. Эта вещь у тебя с собой?
- Всегда, куда бы я ни шла. Одна девчонка в приюте хотела ее стащить, так я воровке все волосы выдрала. - Мерле смущенно хмыкнула. - Мне, правда, было тогда всего восемь.
Юнипа тоже засмеялась.
- Теперь мне придется ночью свои волосы в косу заплетать.
Мерле легко дотронулась ладошкой до волос Юнипы: какие густые и какие светлые, как у снежной королевы.
- Ну, что еще было в твоей корзине? - спросила Юнипа.
Мерле встала, развязала узелок и вынула свое сокровище, - кстати сказать, в узелке, кроме старенького платьица, больше ничего не было.
Сокровищем оказалось овальное с короткой ручкой зеркало величиной примерно с человеческое лицо в рамке из какого-то желтого сплава, - в приюте многие на него зарились, думая, что рамка золотая. В действительности же рамка была не золотой и даже не металлической, но твердой, как алмаз. Однако больше всего удивляло само зеркало. Оно было не стеклянным, а водяным. Если до него дотрагивались, по нему проходила зыбь, но как его ни крутили, из него не выливалось ни капли.
Мерле вложила ручку зеркала в пальцы Юнипы, и незрячая девочка крепко сжала ее в кулаке. Вместо того, чтобы ощупать зеркало, она вдруг приложила его к уху.
- Оно что-то шепчет, - сказала тихо Юнипа.
Мерле поразилась:
- Шепчет? Я никогда не слышала.
- Ты же не слепая, как я. - На лбу Юнипы обозначилась маленькая глубокая складка. Она с интересом вслушивалась. - Их тут много. Я не могу разобрать слов, слишком много голосов, и они очень далеко. Но они перешептываются друг с другом.
Юнипа опустила зеркало вниз и провела левой рукой по овальной рамке.
- Это картина? - спросила она.
- Нет, зеркало, - возразила Мерле. - Но ты не бойся, оно водяное.
Юнипа ничуть не удивилась, словно так и должно было быть. Только когда она дотронулась кончиком пальца до водяной поверхности зеркала, то невольно вздрогнула и сказала:
- Оно холодное...
Мерле покачала головой.
- Нет, вовсе нет. Вода в зеркале всегда теплая. Если туда что-нибудь сунуть, то когда вынешь, все остается сухим.
Юнипа еще раз потрогала воду.
- А мне она кажется холодной, как лед.
Мерле взяла у нее из рук зеркало и погрузила в него указательный и средний пальцы.
- Теплое, - снова сказала она и повторила с некоторым упрямством: Оно никогда не бывало холодным, никогда в жизни.
- Кто-нибудь еще его трогал? Хочу сказать, - кроме тебя?
- Нет, никто. Я хотела дать его потрогать одной монахине, которая навестила наш приют, но она страшно испугалась и сказала, что это дьявольская штуковина.
Юнипа подумала и сказала:
- Наверное, вода делается холодной для всех, кроме ее хозяина.
Мерле нахмурила брови: - Может быть и так. - Она посмотрела на зеркальную гладь, которая едва заметно колебалась. Из зеркала на нее смотрело, подрагивая и расплываясь, ее собственное изображение.
- Ты покажешь его Арчимбольдо? - спросила Юнипа. - Он ведь разбирается в волшебных зеркалах.
- Нет, не хочу. В общем, не сейчас. Может быть позже.
- Боишься, что он его у тебя отнимет?
- А ты не боялась бы? - Мерле вздохнула. - Это -единственное, что мне досталось от родителей.
- Ты сама - частица твоих родителей, не забывай об этом.
Мерле на минуту замолкла. Она прикидывала, можно ли довериться Юнипе, стоит ли поделиться со слепой девочкой своей главной тайной? Наконец, оглянувшись с опаской на дверь, прошептала: - Вода - это еще не все.
- Что ты хочешь сказать?
- Я могу засунуть в зеркало всю свою руку, а она не высунется с другой стороны.
Мерле перевернула зеркало: его обратная сторона была такая же твердая, как и овальная рамка.
- Ты, правда, так делаешь? - спросила недоверчиво Юнипа. - И сейчас сможешь сделать?
- Смотри, если хочешь.
Мерле сначала погрузила пальцы в водяное зеркало, потом ладонь и, наконец, всю руку. Рука исчезла, будто вообще перестала существовать.
Юнипа придвинулась к Мерле и ощупала часть ее плеча, не утонувшего в зеркале.
- Что ты чувствуешь?
- Тепло, - сказала Мерле. - Очень приятно и не горячо. - Она понизила голос: - А иногда еще кое-что чувствую.
- Что же?
- Чью-то руку.
- Чью-то... руку?
- Да. Она берет меня за пальцы, нежно-нежно, и держит.
- Крепко держит?
- Не очень. Просто... ну, просто держит мою руку. Как подруга. Или...
- Или как родители? - Юнипа не сводила с нее незрячих глаз. - Ты думаешь, что твой отец или твоя мать держат тебя за руку.
Мерле сначала не хотела говорить на эту тему. Но она поняла, что Юнипе можно довериться, и, немного поколебавшись, решилась.
- Может, и родители, а что? Все-таки они сами положили зеркало мне в корзину. И потому так сделали, чтобы я не совсем затерялась и знала, что они еще есть... где-нибудь.
Юнипа медленно кивала, но, казалось, не совсем в это верила. Затем немного печально произнесла:
- А я уже давно представляю себе, что мой отец - гондольер. Я знаю, что гондольеры - самые красивые мужчины Венеции... Думаю, все это знают... Хотя я гондольеров и не вижу.
- Они не все красивые, - заметила Мерле.
Голос Юнипы звучал тихо и мечтательно:
- А еще я вижу, что моя мать - разносчица воды и пришла с материка.
Разносчиц воды, продававших на улицах питьевую воду из больших кувшинов, все - млад и стар - считали самыми прекрасными женщинами в городе. Как и в отношении гондольеров была в этой оценке немалая доля правды.
Юнипа продолжала:
- Так вот, я вообразила, что мои родители - самые чудесные люди на земле, такие, как я мысленно изображаю саму себя. Свое настоящее "Я". Мне даже хотелось их оправдать: ведь два таких совершенных человека, говорила я себе, не могут показываться на людях с уродливым ребенком. Я доказывала себе, что они имели полное право меня выкинуть.
Вдруг Юнипа так сильно тряхнула головой, что ее белокурые волосы разметались по плечам.
- Но теперь я считаю, что глупо так думать! Красивые мои родители или уроды, или они вообще уже покойники... Какое мне до всего этого дело, понимаешь? Я есть я, вот и все, что теперь важно. А мои родители - очень плохо, жестоко поступили, выбросив беспомощного ребенка на улицу.
Мерле растерянно молчала. Она понимала, о чем Юнипа говорит, но еще не могла связать ее слова с собственной судьбой и с рукой в зеркале.
- Ты не должна выдумывать сказки, - говорила слепая девочка, и ее голос звучал решительно и строго. Словно она вдруг очень повзрослела. Твои родители от тебя отказались. Поэтому они положили тебя в плетеную корзину. И если тебе в твоем зеркале кто-то протягивает руку, это вовсе не обязательно твоя мать или твой отец. То, что ты чувствуешь, - это волшебство. А с волшебством, Мерле, шутить нельзя.
От гнева и обиды кровь прилила к лицу Мерле. Юнипа не имеет никакого права так рассуждать и отнимать последнюю надежду, лишать той мечты, которую она, Мерле, лелеет, опуская руку в зеркало и прикасаясь к чьей-то руке. Но тут же она подумала, что Юнипа честно высказала все то, о чем думала, а честность - лучший подарок, который можно сделать друг другу, когда начинается дружба.
Мерле положила зеркало на кровать под подушку, хотя знала, что разбиться оно не может. А подушка все равно останется сухой и не намокнет. Затем она подсела к Юнипе и обняла ее за плечи. Слепая девочка тоже обняла Мерле, и так они сидели, прижавшись друг к другу, как сестры, как два человека, у которых нет друг от друга секретов. Обеих охватило такое сильное чувство душевной близости и взаимопонимания, что на какое-то время Мерле забыла о теплой руке в зеркале, о том ощущении уверенности и душевного покоя, которое давало это неземное прикосновение.