Вообще, что значила эта борьба? Как ее вести? Ведьма права: в лучшем случае их шестеро против объединенных сил Фараона и сфинксов.
Ведьма задала Унке тот же вопрос.
Унка улыбнулась, но улыбка казалась горькой, горше, чем обычно. И ожесточенной.
— Мы найдем способы им навредить. Пусть даже по мелочи: где-то нападение, где-то убитый жрец, продырявленный корабль, мертвый сфинкс.
— Ничего из этого не дойдет до ушей Фараона, — сказала ведьма. — И уж тем более не обеспокоит его.
— Я не о том. Важен поступок, а не результат. Тебе ли не понять этого, госпожа? Разве ты не мечтаешь исследовать руины Субокеанских империй? Чего ты хочешь этим добиться? Империи больше не возродятся в своей былой славе. Тобою движет только желание что-то сделать. Как и нами.
— Ты говоришь об одержимости?
— Я бы назвала это самоотверженностью.
Ведьма замолчала, и чем больше проходило времени, тем больше Серафин убеждался в том, что Унка взяла правильный тон. Одновременно ему стало ясно, что русалка говорила серьезно от начала до конца. Это его немного испугало, но и удивило, пробудило интерес. Она права. Он пошел бы с ней, все равно куда.
— Как тебя зовут? — спросила ведьма.
— Унка. А это Серафин, самый ловкий вор Венеции. И друг русалок.
— Вы сумасшедшие, но у вас есть отвага. Это мне нравится. Ты сильная девушка, Унка. Опасная девушка для других и для себя. Смотри, чтобы весы не слишком сильно накренились в твою сторону.
Серафину никогда не приходило в голову, что морские ведьмы могут быть мудрыми. За пугающей внешностью скрывалось нечто большее, чем голод зверя, питающегося падалью.
— Значит, ты нас отпустишь? — Унка сказала это спокойно, без всякого пафоса.
— Не только отпущу. Я помогу вам.
Может, слова ведьмы и произвели впечатление на Серафина, но ему вовсе не хотелось, чтобы она сопровождала их. Нет, ни в коем случае.
Но ведьма думала о чем-то другом.
— Мои служанки доставят вас назад к вашим спутникам. Подождите там некоторое время. Потом поймете, что я имею в виду.
Лицо ведьмы отодвинулось и потонуло во мраке, огненные шары погасли, и титаническое существо слилось с темнотой.
Назад они вернулись тем же путем. Поднявшись на поверхность к дневному свету, Серафин благодарно вздохнул. Может, он и не был единственным человеком, оставшимся в живых после аудиенции у морской ведьмы, но уж точно одним из немногих. Слушая ее, он кое-чему научился и увидел мир более красочным, живым, многообразным. Спасибо ей за это.
Дарио и остальные мальчики помогли им выбраться из воды на дрейфующий труп старой морской ведьмы.
«Она строила козни», — вспомнилось Серафину, и теперь он еще больше боялся, когда наступал на мертвое тело ведьмы и прикасался к нему руками, взбираясь наверх.
На гребне чешуйчатого хвоста их поджидала Лалапея. Она не улыбалась, но ей, казалось, стало легче. Впервые с момента ее побега из Венеции на лице женщины-сфинкса читались какие-то другие чувства кроме горя и печали.
Они рассказали, что с ними произошло, и никто ни разу их не перебил. Даже когда Унка упомянула о цели, которую она назвала ведьме, никто не возразил.
Значит, Египет, думал Серафин. И каким-то непостижимым образом, как во сне, он почувствовал, что это правильно.
Спустя час или два вода забурлила и что-то огромное вынырнуло на поверхность.
СЕРДЦЕ ИМПЕРИИ
Солнечная лодка низко летела над замерзшим Нилом вниз по течению. Время от времени ее трясло от зимнего ветра, но снега, из-за которого она и вовсе могла потерять высоту, к счастью, не было.
Мерле посмотрела в один из иллюминаторов. Внизу под ними простиралась ослепительно белая страна. Некогда зеленые берега Нила теперь почти не возвышались над пустыней, все было погребено под толстым слоем снега. Тут и там из сугробов торчали замерзшие пальмовые рощи, и иной раз были видны руины хижин и крыши, обрушившиеся под тяжестью снежной массы.
«Где же все люди?» — думала Мерле.
— Может быть, замерзли, — ответила Королева в ее мыслях.
«Может быть?»
— Если только Фараон не сделал из них мумий для своей армии.
«Ты думаешь, он истребил народ, чтобы увеличить численность армии?»
— Ты не должна думать о Фараоне как о египтянине. Он уже четыре тысячи лет назад был почти чертом, а с тех пор как жрецы Хоруса воскресили его, совсем потерял человеческий облик. Ему все равно, был ли народ, живший на берегах Нила, когда-то его народом. Возможно, он не делал различий между здешними жителями и жителями других завоеванных стран.