Только один Мордред устремился навстречу атаке, и вскоре за ним последовали всадники бригантов. Но большинство вождей и гарнизонных воинов все еще топтались на месте, потрясенные до глубины души столь жуткой гибелью одного из храбрейших своих командиров и видя в этой потере зловещее предзнаменование. Артур и Мордред, налетев друг на друга, скрестили мечи, затем каждый из них понесся дальше, в самую гущу вражеских войск, и бойня началась. Артур, Гавейн, Кэй и восемь командиров королевской конницы, прорвав ряды бригантов, которые отражали натиск пехотинцев, напали на застрявших в арьергарде пэров и учинили настоящую резню. Артур показывал чудеса силы и ловкости: он по-прежнему оставался лучшим бойцом империи, и каждый из его ударов — почти всегда смертельных — достигал цели. Гавейн бился столь же доблестно и с неведомой ему раньше яростью, ибо считал эту войну с изменившими Артуру пэрами своим личным делом. Подобно двум ужасающим косарям, они пробивали во вражеских рядах широкие кровавые просеки. Кэй по привычке рубил, как дровосек, однако удары его утеряли прежнюю точность, и промахивался он слишком часто. Тем не менее с этого фланга король был надежно прикрыт. Уже половина мятежных членов Стола погибла, когда Мордред, убив множество врагов, вернулся назад с многочисленными и невредимыми гарнизонными всадниками, которым удалось заслонить уцелевших пэров. Во второй раз Мордред схватился с Артуром. Оба нанесли и отразили удар противника, а затем их вновь отнесло друг от друга по прихоти битвы, вздымавшейся и опадавшей, словно море.
На восточной стороне поля сошлись воины-пехотинцы. Тристан и его оркнейцы взяли на себя самых опасных — бригантов из северной армии, стремясь отсечь их от союзников, но сами при этом не слишком напирали, поскольку сильно уступали числом. Тем временем Ивейн с пехотой королевской армии окружил городские отряды. Бойня оказалась страшной. Всего за несколько минут эти восемь с половиной тысяч человек — плохо обученные, недисциплинированные, поддавшиеся панике и расстроившие свои ряды — были истреблены вместе с двадцатью пятью командирами. Несколько сотен уцелевших разбежались: одни в поисках спасения пытались пробиться к бригантам, но были остановлены оркнейцами, другие искали убежища в лагере, однако многие из бегущих попадали под меч королевских всадников, которые рубили их на всем скаку. Ивейн соединился с Тристаном, и теперь численный перевес оказался на их стороне: вместе они устремились на бригантов, которые вынуждены были, в свою очередь, перейти к обороне. Но они защищались столь яростно и доблестно, что смогли сдержать первый натиск. Мордред, видя их отчаянное положение, поспешил к ним на помощь с конными бригантами, которые, спеша выручить своих братьев, ринулись в неудержимую атаку с тыла, зажав тем самым королевскую пехоту в клещи. Ивейн и Тристан, увидев, что всадники прорвали их задние ряды и убивают их людей, вступили в бой с новым противником. Тристан успел уложить трех командиров бригантов, когда столкнулся лицом к лицу с Мордредом. Его вновь захлестнула ненависть, которую он испытал в Камелоте, став свидетелем узурпации власти и суда над Гвиневерой. Подняв меч, он дал шпоры коню. Но Мордред с быстротой молнии нанес рубящий удар и отсек вооруженную руку, затем повернул коня и вогнал меч в спину своего противника, сломав тому хребет. Тристан умер прежде, чем упал на землю. Мордред увидел, как над его головой просвистел клинок, и спасся от неминуемой гибели, уткнувшись в гриву своей лошади. Одновременно он сделал инстинктивный выпад и пробил нападавшему живот. Это был Ивейн. Медленно соскользнув на землю и удерживая руками выпадающие кишки, он скорчился от невыносимой боли. Мордред, забыв о битве, спрыгнул на землю и обнял его.
— Ивейн, — сказал он, — Ивейн… Прости меня. Я не знал, что это ты. Никогда не поднял бы я руку на моего брата.
— Если хочешь доказать мне, что в ненависти твоей живет любовь, — произнес Ивейн прерывистым от страданий голосом, — убей меня! Убей! Я не смогу долго выдержать такую пытку.