И девочка Моргана, восхищаясь Мерлином, полюбила его еще сильнее и больше, чем когда бы то ни было, возжелала быть его ученицей и сравняться с ним, ибо чувствовала в себе мощную жажду познания и смутно ощущала две противоборствующие и неразрывно связанные силы — творить и разрушать.
Моргана вошла в залу, размерами почти равную тронной или зале Круглого Стола. Это была библиотека Мерлина, принадлежавшая только ему, запретные для всех покои Кардуэльского замка, где он работал и куда порой наведывался лишь один Утер. Стен не было видно за громадными полками, на которых громоздились рукописные сочинения в виде кодексов на дощечках и томов — папирусных свитков. Здесь же находились карты, измерительные инструменты, макеты прикладной механики и тела механики небесной, а также разобранные на части скелеты людей и животных, показывающие строение их тел. В середине залы стоял большой мраморный стол, на котором не было ничего — ни бумаг, ни вещей. Возле него стоял Мерлин, строгий и прекрасный, излучающий немыслимое сочетание мудрости, опыта, быть может, даже страдания и юношеского блеска своих семнадцати лет. С высоты своего роста он устремил на подходившую к нему без всякого страха Моргану благожелательный взгляд. Девочка остановилась прямо перед ним.
— Итак, Моргана, — сказал Мерлин, — ты будешь моей первой ученицей. Ты старше Артура на два года, и его обучение начнется лишь тогда, когда он достигнет твоего возраста. Оно будет отличаться от твоего. Я открою ему природу людей, потому что его удел властвовать над миром, ибо Логрис займет место уходящего в прошлое Рима. Природа людей есть власть и долг, иными словами, закон духа.
— Значит, ты сделаешь его душой и властелином Круглого Стола, в котором воплотилось твое понятие о законе?
— Ты уже знаешь это?
— Да, Мерлин. Я спряталась в зале и слышала твои слова, обращенные к королям и вождям. Я поняла, что ты хочешь создать новый мир и нового человека, которыми будет управлять один великий закон — твой.
— И да, и нет, — сказал Мерлин. — Я измыслил закон, который существует и помимо меня, который выше и меня, и короля. Он подчиняет себе как того, кто его создал, так и того, кто его применяет. Это правый закон в двойном значении слова — справедливости и правосудия.
— А что ты откроешь мне, Мерлин?
— Закон вещей, иными словами, истинное познание. Природу мира и материи — одушевленной и неодушевленной.
— Ты считаешься с законом вещей. Не потому ли твоему закону духа дана возможность одержать над ним верх? Я убедилась, что в своей речи перед сообществом Стола ты опирался не на веру, а на разум.
Мерлин посмотрел на нее с удивлением.
— Нет сомнения, — сказал он, — что лучше всех поняла мои слова четырехлетняя девочка, которая спряталась, ибо не имела никакого права находиться там. Полагаю, для меня будет радостью и честью обучать ребенка, обнаружившего столь раннюю зрелость ума.
— Разве не говорят о тебе, что ты постиг всю мудрость Блэза, своего наставника, чья слава достигла Константинополя, в возрасте пяти лет? Ведь это правда?
— Быть может. Разве это важно?
— Тогда не говори мне о ранней зрелости, Мерлин. Мне четыре года, а я не знаю ничего. И даже тебе не утолить мою жажду познания.