Два месяца прошли после возвращения Мерлина в Дольний замок. Февраль 479 года только начинался, зима была в самом разгаре. Снег до сих пор не выпал, и все вокруг словно застыло от холода, смягченного далеким дыханием океана, который окружал Арморику с трех сторон. Оцепенение это было уютным и благостным, потому что люди ни в чем не испытывали нужды, а запасено у них было великое множество всего, что необходимо для жизни и даже сверх того. Всякая деятельность почти замерла — лишь караульные продолжали столь же ревностно нести неусыпную службу, да Моргана вновь приступила к научным исследованиям, в которые вовлекла Мерлина, освободившегося от забот о власти и возобновившего давно прерванные размышления, опыты и труды. Она была на девятом месяце беременности, но огромный живот не наносил ущерба ее красоте. Двигалась она несколько неуклюже, словно утеряв глазомер, и, поскольку при Кардуэльском дворе ни у кого не было столь благородной осанки и столь изящной поступи, она порою расстраивалась по-детски до слез и бросалась в объятия Мерлина, который утешал ее с нежной насмешливостью. Она говорила ему, что, не будь у нее такого мерзкого брюха, это время было бы самым счастливым в ее взрослой жизни, а он вспоминал восхитительные беседы юного наставника и маленькой девочки в самом начале ее ученичества.
Однажды перед главными воротами появилась группа людей. Это был первый обоз смертников, которых Бан обещал прислать Моргане. Их было около дюжины — закованных в цепи, тощих и грязных, одетых в лохмотья, дрожащих от холода. Охраняло их столько же воинов короля. Моргана приказала открыть ворота и ввести за ограду преступников, которых тут же препоручила собственным стражам, не позволив ни одному человеку из прежней охраны ступить в пределы своего владения. Она велела им немедля возвращаться в Беноик, и они подчинились безропотно, хотя и не без горечи, ибо надеялись передохнуть и сытно поесть. Но страх оказался сильнее: они знали, что при любой попытке ослушаться или просто выразить неудовольствие им придется пополнить ряды пленников и разделить их участь. Моргана негодовала из-за того, что смертники дошли до такого физического истощения, ибо собиралась вскрывать лишь тела, находившиеся в хорошем состоянии. Задержка приводила ее в раздражение. Она приказала тщательно вымыть пленников, накормить до отвала и одеть в новую теплую одежду. Затем их отвели в подземный эргастул[7], в котором не было ни единого человека, ибо ее рабы отличались непоколебимой верностью и были прекрасно вымуштрованы — ей редко приходилось наказывать их, и они свободно расхаживали по всему владению.
Среди смертников была одна женщина, которую Моргана приказала отделить от остальных. Когда служанки вымыли, переодели и накормили пленницу, она призвала ее к себе для допроса. Ее звали Бондука, она родилась двадцать два года назад на земле Беноика, но сама была бриттского происхождения: ее семья покинула земли логских белгов и нашла убежище в Арморике после того, как сорок лет назад узурпатор Вортигерн поселил в том краю саксов. Лишившись мужа, она впала в чудовищную нищету и, видя, как ее двое детей трех и четырех лет медленно угасают от голода, убила их, чтобы избавить от мучений. Ее схватили, когда она хоронила их, и королевское правосудие приговорило ее к смерти. Она просила позволения оправдаться перед лицом самого Бана, который был великодушен и добр по отношению к беднякам, но в этой милости ей было отказано. Путь из Беноика в Долину оказался для нее куда ужаснее, чем для других осужденных, ибо она не только страдала, подобно им, от холода и голода, но подвергалась постоянному насилию, переходя от одного стражника к другому и даже к товарищам по несчастью. Несколько раз она пыталась покончить с собой, но ей не дали этого сделать, поскольку охрана не желала лишиться единственного удовольствия, а командир, сверх того, должен был, согласно распоряжению короля, передать принцессе Моргане всех пленников живыми. Моргана объявила ей, что милует ее и берет к себе в услужение — на правах свободной, а не рабыни. Бондука припала к ее ногам и стала их целовать. Моргана с досадой отослала ее прочь.
— Стало быть, и тебе не чужда человечность? — спросил Мерлин.
— Я могу сострадать только женщинам. Однако было бы любопытно препарировать ее и изучить внутреннее устройство женского тела в сравнении с мужским. Но я всегда смогу это сделать, когда умрет какая-нибудь служанка или рабыня. Впрочем, я сумею извлечь пользу из этой ситуации, ибо дух справедливости и мои научные устремления совпали, предоставив в мое распоряжение здоровое тело прямо сейчас.