Она послала за удалявшимися стражниками всадника, который держал в поводу вторую лошадь. Быстро поравнявшись с людьми Бана, вестник сказал их командиру, что принцесса Моргана желает вручить ему послание для короля. Он сможет поесть и отдохнуть в замке, а лошадь останется при нем, так что ему будет нетрудно догнать воинов, которые должны продолжить свой путь. Командир согласился с радостью. Когда же он оказался перед Морганой, та приказала схватить его и раздеть догола. У него было мощное и грубое тело, с крепким костяком и хорошо развитыми мускулами. Моргана была довольна. Ему она сказала просто:
— В моих владениях изнасилование карается смертью.
Затем она приказала вымыть его и обрить ему все волосы — на голове, на лице и на теле. Его привели в медицинскую залу и привязали к столу для вскрытия, который был сделан из мрамора, а не из дерева, слишком легко впитывавшего кровь. Моргана отослала всех прочь, дозволив остаться только Мерлину. Сбросив с себя одежду, чтобы не запачкать, она подошла к столу. В руке у нее была длинная и очень тонкая металлическая игла. Нащупав между ребрами место, где находилось сердце, она приставила туда иглу и быстрым движением пронзила грудь. Из крохотной раны на ее руки хлынула кровь. Жертва издала лишь короткий хрип, и все было кончено. Острым ножом она разрезала путы и начала снимать с мертвеца кожу.
А Мерлин задумчиво смотрел, как эта обнаженная, великолепная и изуродованная беременностью женщина пятнает кровью свою белизну, словно вскрывая саму смерть в поисках тайны жизни — жизни, вызревающей в ее собственном чреве.
Окровавленный ребенок выходил из прекрасного материнского тела. Его высвободившиеся ручки зашевелились, и Мерлин, вложив в его ладошки два пальца, которые они цепко обхватили, потянул. Так Мордред и родился, с натужным криком, словно сам вырывался в этот мир, схватившись за руки своего врага. Мерлин принял его и, перерезав пуповину, поднял на свет и поднес к лицу. Он был тяжелый, хорошо сложенный, полный жизненной силы.
Мерлин в задумчивости смотрел на сына Артура и Морганы. Вот уже много месяцев он не раз думал о том, что должен будет убить ребенка, едва тот появится на свет. Но теперь не мог на это решиться. Он держал на руках существо, которое было сильнее его — той силой, что нагие и беззащитные черпают в самой своей наготе и беззащитности. Он протянул его Моргане, и она прижала его к груди. Она была вся в крови и в поту, но никогда не выглядела такой красивой. Он обтер ее тело влажным полотенцем. И продолжал смотреть на нее, не говоря ни слова.
— Почему ты не убил его? — спросила она.
— Неотвратимого рока не существует. Я — живое тому подтверждение, и к тому же чувствую какое-то родство с этим ребенком, как будто — общность происхождения. Так же, как я не могу быть полностью уверенным в том, что мне подвластна судьба Артура, так и ты не можешь надеяться окончательно предопределить будущее своего сына. Таким образом, нет ничего неотвратимого ни в творении, ни в разрушении, поскольку на свете существуют две вещи, не поддающиеся самым тщательным расчетам предусмотрительного ума: душа и случай. И даже если тебе удастся сделать из этого существа совершенное орудие, служащее твоей ненависти к человеческому роду, оно сможет причинить вред только в том случае, если Артур и пэры Круглого Стола проявят безумие или слабость. А если они станут безумными или слабыми — так не все ли равно, в чем будет причина их гибели, потому что виновной будешь тогда не ты и не твой сын, но они сами.
— Сколько хитрых уловок, для того чтобы просто сказать, что ты не способен убить младенца.
— И уловка, и действительность могут в равной степени быть признаны истинными.
Она улыбнулась.
— Ты больше не испытываешь ко мне ненависти, Мерлин?
— Я буду всегда любить тебя, Моргана. Ничто не заставит меня отречься от того, что я сказал тебе, слагая с себя опеку над тобой. Ты мое дитя, а также и другая сторона меня самого. Но я буду сражаться с тобой.
Она отдала ему Мордреда.
— Держи его подальше от меня. Я не хочу заниматься им, пока он не достигнет возраста обучения, но учить его буду сама. Найди среди моих служанок и рабынь женщину, у которой есть молоко, пусть она станет его кормилицей. Он начнет свою жизнь так же, как начал ее Артур, и, быть может, судьба его окажется столь же славной.