— Ты помнишь, Мордред, — сказал он, — наш первый разговор? Идея для человека или идея для идеи… Стол и империя — не абстрактная идея. В них воплощается человек Логриса, который начал меняться во исполнение мечты Мерлина. Но это всего лишь человек, не более. В нем сочетаются идеи и чувство, плоть и кровь. Отделенная от плоти идея взывает, чтобы я укрылся от боя, согласно твоему желанию. Но логрская плоть требует, чтобы я сражался за нее, иначе перестану я понимать идею и даже стану ее врагом. Если же идея и плоть начнут враждовать, рано или поздно кто-нибудь из них убьет другого. В свою очередь, уцелевший неизбежно умрет, ибо они живут друг другом. Какая опасность больше? Рискнуть жизнью в бою или же умереть наверняка в случае бегства?
На лице Мордреда вновь выразилось то детское смятение, которое он ощущал в начале своего пребывания в Кардуэле, когда метался между отрицанием законов тела, сердца и чувств, что было внушено ему Морганой, хотя в ней самой они проявлялись в крайней степени, — и защитой их устами Мерлина и Артура, воплощавших для него самый высокий идеал.
— Тогда, — сказал он, — позволь мне биться рядом с тобой и разделить твою судьбу. Ибо мне нет смысла жить, если ты умрешь.
— Я тронут твоей любовью, Мордред, и не имеет значения, кого ты любишь — реального Артура или же свое представление о нем. Но мне ты не нужен. Ты нужен своим всадникам. И ты займешь предназначенное тебе место, возглавив их. Это приказ. А теперь, взяв пример с твоих собратьев-воров, ложись спать. Я сам разбужу тебя, когда покажется враг.
— Я не чувствую никакой усталости и совершенно не хочу спать.
— Положительно, у тебя нет тела. Из чего ты сотворен?
— Из твоей крови. И молю Бога, чтобы эта логрская кровь вытекла из моего тела, которого, по твоим словам, у меня будто бы нет, а не из твоего.
И Мордред повернул коня.
Прошло семь часов. И вот галопом вернулись караульные, которых Артур поставил следить за продвижением врага. Чуть позже показались пиктские воины: они шли, сбившись в кучи, быстрым шагом, с воплями, обуреваемые жаждой убивать. Их обнаженные торсы, лица и руки были расписаны синей краской, и походили они на демонов, вылезших на свет из недр своей пропитанной суевериями земли. Вооружены они были деревянными щитами, пиками для дальнего боя, дубинами и ножами — для ближнего. Они ринулись прямо на выстроившихся в ряд логрских всадников, которые по знаку короля разошлись по флангам, разделившись на две группы по три тысячи человек: одной командовали Артур и Кэй, второй — Мордред и Гавейн. Перед пиктами оказалась укрепленная деревянными брусьями насыпь, за которой их ожидали пехотинцы оркнейской армии под командованием Ивейна. Пикты хлынули на них, подобно ударившей в дамбу волне, грозя затопить их. Но сзади уже соединились обе группы логрских всадников, так что пикты оказались полностью окружены. С гибкостью и яростью хищников они бросались на лошадей, кололи им ноздри пиками, пытались вспороть брюхо ножами или перебить колени дубинами. Всадников же хватали за ноги или подцепляли за пояс, чтобы стащить вниз. Оркнейские воины отражали нападавших пиками, а их стоявшие поодаль лучники убивали врагов прицельно. После первой же атаки почти все всадники лишились копий, которые остались в телах или в щитах противников. Те из них, кто не был убит на месте, вырывали застрявший наконечник и с презрительным смехом ломали древко копья о колено. Тогда Артур выхватил меч и устремился в плотные ряды пиктов. Рядом с ним был только Кэй, ибо он никогда не покидал короля во время боя. Меч Артура — самый прекрасный в Логрисе, подаренный ему Мерлином в день вступления на престол, — отражал все удары, проникал в любую брешь, описывал столь стремительные круги, что уследить за ними глазом было невозможно, с необыкновенной легкостью отсекал головы и конечности, пробивал шеи и животы. Меч Кэя, не такой ловкий, не такой быстрый, но почти такой же мощный, опускался и поднимался с завидным постоянством, взламывая одни лишь черепа. Вокруг короля образовался кровавый круг, куда тут же хлынули новые враги. Смертельно раненный конь Кэя рухнул на землю, всадник тоже упал и тут же вскочил, но в этот момент на шлем его обрушилась дубина, и он повалился замертво. Артур, спрыгнув со своего жеребца, прикрыл Кэя своим телом, как щитом, защищая его с такой неистовой яростью, что испуганные враги подались назад и предоставили ему тем самым передышку. Не желая воспользоваться ею, он сам ринулся на них. Гавейн, который находился довольно далеко и выкашивал пиктов целыми рядами, крикнул сражавшемуся рядом Мордреду: