— Где же это будет? — полюбопытствовал Утер. — Не в Лондоне же!
— Предоставьте это мне, — молвил я. — Есть место, где вас примут сообразно вашему сану и окружат роскошью.
Утер поднялся. Его устроил мой план или, по крайней мере, прельстила перспектива ничего больше не решать до завтрака. Он направился в свой шатер, я тоже встал.
— Мерлин. — Аврелий подошел и взял меня за плечи. — Я упрям и необуздан, но ты — сама выдержка. Спасибо за терпение, друг. И за мудрый совет.
Верховный король по-братски меня обнял и вышел объявить своим вождям, что они могут возвращаться домой на время страды, а он приглашает их всех в Лондон на Рождество, когда и примет корону.
— Рождество, это когда? — спросил Кередигаун.
— Зимний солнцеворот, — отвечал Аврелий.
— А где вы будете до той поры, государь? — спросил Теодриг. — Куда отправитесь?
— Я еду с моим мудрым советчиком. — Аврелий с улыбкой заговорщика повернулся ко мне. — Время до восшествия на престол я проведу в молитве, бдении и слушании благочестивых наставлений.
Эти слова ошеломили всех не меньше, чем если бы Аврелий объявил о решении отречься от престола и принять постриг. Вожди переглядывались и говорили, что в жизни ни о чем подобном не слыхивали. Аврелий оставил их в растерянности хлопать глазами.
— Я призову вас, как приблизится время, чтобы вы были готовы явиться ко мне со всей учтивостью. — С этими словами он вернулся в шатер, а они остались смотреть ему в спину.
Более царственного жеста придумать было невозможно.
Глава 9
Разумеется. мне следовало видеть яснее. Надо было догадаться, к чeму все идет. Различить очертания, которые принимало грядущее.
Взор мой был по-прежнему ясен, я мог бы уберечь Аврелия. И главное, я должен был узнать за происходящим руку Морганы, направляющей мир по угодному ей пути. Все это я мог бы увидеть и понять.
Мог бы... Пустые, ненужные слова. Как горек их привкус на языке. Произнося их, ощущаешь во рту желчь и пепел. Да, я виноват во всем.
Аврелий был так счастлив, так уверен в будущем. А я был так рад провести эти месяцы у Аваллаха и снова увидеть Хариту, что и не стремился заглянуть дальше. Не чувствуя угрозы, я позволил событиям развиваться своим чередом. В этом была моя ошибка.
По правде сказать, я боялся Морганы, за что и поплатился.
Из Лондона мы направились в Инис Аваллах, загадочный Стеклянный остров древности, во дворец Аваллаха. По дороге мы останавливались, и везде нас встречали с почестями — весть о разгроме Хенгиста облетела землю, ею был пронизан воздух.
С Гвителином и его монахами мы распрощались в Аква Сулис, но Давида я уговорил поехать с нами и заняться наставлением Аврелия. Его не пришлось долго убеждать — он и сам был рад-радехонек повидать Хариту и Аваллаха.
Какая же это была встреча! Они бросились друг другу в объятия, и счастливые слезы покатились по их щекам. Думаю, они уже не надеялись свидеться, ведь столько лет прошло! Однако, как это случается с истинными друзьями, их взаимная любовь ничуть не потускнела от времени, и через миг после первых приветствий уже казалось, что разлуки не было вовсе.
После нескольких месяцев лишений и почти беспрерывных боев так приятно впустить в израненные души спокойствие Стеклянного острова. Кончилось бабье лето, осень пришла в Летнюю страну, принеся с собою дожди и ветры. Море затопило подножие холма, Инис Аваллах вновь превратился в остров. Дни становились короче и студенее, но сердца наши хранили свет, а дружба и любовь согревали в холод.
Днем Давид учил в большом зале. Почти все придворные и слуги Аваллаха собирались послушать, как мудрый епископ развивает учение Сына Божия, Иисуса Христа, Господа и Спасителя людей, и просторный покой наполнялся любовью, светом и знанием. Аврелий, верный своему слову, проводил дни в молитве и слушании у ног Давида. Я смотрел, как он возрастает в вере и милосердии, и душа моя ликовала, что у Британии будет такой Верховный король.
Велик царь, любящий Бога Вышнего. Еще до первого снега Аврелий посвятил себя Богу и объявил своим знамением Честной Животворящий Крест Спасителя нашего Иисуса Христа.
Пеллеас день ото дня становился все беспокойнее. Однажды я застал его на крепостной стене: он смотрел в сторону Ллионесса.
— Скучаешь? — спросил я.
— Только сейчас понял, как меня тянет туда, — отвечал он, не отрывая взгляда от южных гор.
— Так почему бы тебе не поехать домой?
Он повернулся ко мне. На лице его мешались боль и надежда, однако уста оставались сомкнутыми.