Ужин закончился. Горлас, стараясь избежать ссоры между гостями, кликнул арфиста. Вышел старик с потертою арфой и завел длинную маловразумительную песню о смене времен года. Мне стало его жаль. Жалко было и остальных, которые никогда не слышали и не услышат настоящего барда.
По приказу хозяина бард запел следующую песню, и я, пользуясь тем, что все внимание устремлено на него, решил заговорить с Игерной. Сперва она испугалась, потом быстро нашлась, вскочила и потянула меня в темный угол.
— Умоляю тебя, Эмрис, — начала она, — если отец узнает...
— Здесь он нас не увидит, — успокоил я, потом спросил: — А в чем дело? Ты его боишься?
Она совершенно по-женски прикусила нижнюю губку и потупила взор. Мне нравилось это наивное смущение, напоминавшее о другой девушке в другие, давние времена.
— Нет, нет... — Она замялась, потом все же продолжила: — Однако он не сводит с меня глаз... Все, больше я ничего не могу сказать.
— Ты была замужем, — напомнил я, — и не обязана оставаться под отчим кровом.
— Верховный король мертв. Куда мне идти? — В ее голосе не было ни горечи, ни печали. Она не скорбела об Аврелии и не притворялась, что скорбит. Она его не любила, да что там, она почти его не знала! Она вышла за него только из послушания родительской воле.
— Есть человек, который охотно взял бы тебя к себе.
Она прекрасно знала, о ком я говорю, поскольку сама частенько думала о том же.
— Нет, я не смею! — выдохнула она.
— Почему?
— Отец никогда этого не допустит. Прошу, мне надо идти. — Однако она не двинулась с места, только устремила глаза на отца, погруженного в мерное бормотание арфиста.
— Однако, будь твоя воля, пошла бы ты к Утеру? — спросил я прямо, ибо чувствовал, что времени осталось совсем мало.
Она снова потупилась, потом робко подняла глаза и прошептала:
— Если он меня примет.
— Примет с величайшей охотой, — отвечал я. — Он давно бы подпалил здешние ворота, если бы не ты, Игерна.
Она ничего не ответила, лишь легонько кивнула, и тогда я продолжил:
— Значит, об этом ты догадалась без меня. Ладно, я подумаю, что можно сделать. Если я приду за тобой, готова ли ты за мной следовать?
Глаза ее расширились, однако голос не дрожал:
— Если иначе никак нельзя, я пойду с тобой.
Она быстро оглядела зал, словно прощаясь с местом, о котором не сохранила ни одного хорошего воспоминания. Потом, положив руку мне на рукав, стиснула мне локоть и юркнула во тьму.
Зачем я это сделал? Почему так важно было свести Утера с Игерной?
Вероятно, ради Утера, чтобы искупить перенесенные им страдания. В любом случае было ясно, что без нее он править не сможет. А может быть, ради Игерны — ей было так плохо в этом холодном дворце. А возможно, Дух Господень направлял меня к исполнению неведомого замысла. Сказать по правде, я сам не знаю.
Однако в эту ночь я действовал по воле событий. Такое случается порой, и все резоны, замыслы и устремления рассыпаются в прах. Остается один бездумный порыв.
«Что я натворил? — думал я, незаметно возвращаясь на свое место. — Что свершилось через меня?»
До сих пор не знаю.
В пору межвременья, когда все в мире ждет обновления, в жертву за жизнь иной раз приносится жизнь. Так учили древние мудрецы друиды, и никто еще не разубедил меня в их правоте.
Игерна провела меня выбитыми в скале тайными переходами на галечный пляж у подножия Тинтагиля. Она хорошо знала путь — здесь она частенько укрывалась от отцовского взора. Над морем вспыхивали молнии, в отдалении грохотал гром. Ветер бушевал, срывая гребешки с волн, и мы слышали, как с глухим рокотом разбиваются валы о каменистое основание мыса. Мы спустились по каменным, скользким от брызг ступеням. Оступиться — значит полететь вниз, к неминуемой гибели.
— В скале под крепостью есть пещера, — сказала она. Ветер уносил слова. — Там мы сможем дождаться лодки. Боюсь, там мокро.
— Долго ждать не придется, — заверил я, вглядываясь в ревущую тьму. Ветер брызгал в лицо клочьями пены, плащи наши уже вымокли.
Луна зашла, был самый темный час ночи. Редкие звезды проглядывали сквозь мчащиеся обрывки облаков, в их тусклом свете ничего нельзя было различить. Я страшно ругал себя за этот безумный план.
Однако постарайтесь понять: когда Невидимая Рука ведет тебя, ты следуешь. Или поворачиваешь назад и потом до конца жизни терзаешься раскаянием.
Конечно, и следуя, ты не знаешь, что с тобой будет. В этом и состоит вера. Идти вперед или повернуть назад — третьего не дано.
В ту ночь я выбрал путь вперед. Я сам принял решение, по собственной воле. И ответственность за то, что случилось, несу я. Это цена свободы. Однако как играла во мне жизнь в ту бурную ночь, под грохот и раскаты грома, среди мха и влажного камня, когда соль ела глаза, а рядом была теплая, доверчивая девушка! Я был жив и упивался жизнью.