— Не убивайте меня! — завопил Лоетер. Он попятился к Кустеннину. — Умоляю, повелитель! Пощади!
— Твоя смерть будет легкой, чего не скажешь о тех, кто полег по твоей вине. Мне не хватит духу сотворить с тобой то, что делают с пленными скотты.
Лоетер дико взвизгнул, рухнул на колени перед королем и зарыдал. Все смотрели на них в гробовом молчании.
— Пощади меня, господин, пощади... Отправь в изгнание.
Кустеннин, казалось, задумался. Он взглянул на распростертого предателя, затем обернулся к собравшимся.
— Что скажете, братья? Пощадить его жалкую жизнь?
Он не успел договорить, как Лоетер вскочил. В руке его был кинжал. Сталь метнулась к королевской спине, но в это мгновение послышался громкий рык, и что-то черное молнией пронеслось по воздуху...
Лоетер лишь раз вскрикнул, прежде чем псы порвали ему горло.
Изменник рухнул на пол, но псы продолжали рвать тело, пока Гвендолау не оттащил их за ошейники. Кровь текла с их морд.
Кустеннин взглянул на растерзанный труп.
— Вот что принесло тебе твое золото, — печально произнес он. — Ответь мне, стоило ли оно того?
Он махнул рукой, и воины, стоявшие у дверей, вытащили тело из зала.
Я повернулся к Ганиеде, которая сидела рядом со мной. Глаза ее яростно сверкали в свете факелов.
— Он отделался легче, чем заслужил, — тихо сказала она и, повернувшись ко мне, добавила: — Так должно быть, Мирддин. Измену надо карать, иначе ты не король.
Глава 9
Гнусная история, — говорил Кустеннин, — и не при госте бы ей случиться. Извини, сынок, ничего нельзя было поделать.
— Я все понимаю, — отвечал я. — Тебе не за что просить извинения.
Великан медвежьей лапой хлопнул меня по спине.
— У тебя самого царская стать. Видна кровь. Правда, что ты в последние годы жил с Обитателями холмов?
— Правда.
— Как же так? — искренне подивился он. — Такой смышленый малец — и не придумал, как убежать?
— Я бы мог убежать, если б хотел. Но я решил остаться.
— Сам решил?
— Не сразу, — объяснил я, — но потом понял, что так нужно.
— Зачем?
Пришлось сознаться, что я и сейчас толком не знаю.
— Может быть, станет ясно потом. По крайней мере, я не жалею об этом времени. Я многому научился.
Он только потряс головой. В этом был весь Кустеннин — он понимал или все, или ничего. Он действовал прямо и без промедления — как в случае с предателем Лоетером. Он ценил народное уважение и во всем стремился его заслужить.
— Куда теперь, Мирддин? — спросил он. — Ганиеда сказала, ты рассчитываешь до зимы оказаться в Диведе.
— Там у меня друзья. Мои родичи живут еще дальше.
— Ты говорил. Путь неблизкий.
Я кивнул.
— Погода может испортиться в любой день, и зима застанет тебя в дороге.
— Тем больше причин скорей отправляться в путь, — отвечал я.
— И все же я просил бы тебя остаться. Перезимуй с нами, а весной в путь-дорожку.
Я не сомневался, что все это затеяла Ганиеда. Она не решилась просить меня сама и уговорила отца.
— И нам будет веселее. Вот увидишь, время пролетит незаметно, — продолжал он.
— Вы добры и щедры, мне жаль, что я вынужден отказаться.
— Ладно, сынок, раз ты решил, то езжай, не буду тебя переубеждать. Три года вдали от дома — немалый срок.
Он проводил меня до конюшни, приказал седлать моего пони и с сомнением оглядел низкорослого конягу.
— Крепкий-то он крепкий, да уж больно неказист для королевского сына. На моем быстрее доедешь.
Кустеннин махнул конюшему, чтоб привели одного из его скакунов.
— Да, ростом пони маловаты, — сказал я, — однако очень сильны и выносливы. Что ночью, что днем, они уверенно несут своих седоков, когда другим лошадям давно потребовался бы отдых. — Я похлопал по холке мохнатого маленького конька. — Спасибо, государь, но я поеду на своем пони.
— Как хочешь, — отвечал Кустеннин. — Просто я думал, если ты возьмешь моего коня, у тебя будет повод вернуться.
Я улыбнулся. Снова Ганиеда?
— Твое гостеприимство — вполне достаточный повод.
— Не говоря уже о моей дочери, — с улыбкой добавил он.
— Она и впрямь прекрасна, — сказал я. — А ее воспитание делает честь ее отцу.
В этот миг появилась сама Ганиеда и сразу увидела оседланную лошадь.
— Так ты уезжаешь!
— Да.
— Мерлин три года не был дома, — мягко заметил Кустеннин. — В плен попал еще мальчишкой, а теперь, можно сказать, взрослый мужчина. Пусть едет.
Она величаво приняла отказ, хотя я видел, что она расстроена.