— Ясно. — Отрапортовала секретарь.
Это была уже четвертая неделя. Когда он не поднимая головы с утра и до поздней ночи, работал в офисе, ломая эту самую голову над новой концепцией издания. Владимир всегда знал, задать направление — это одно, решить, что в это направление войдет, чтобы гармонировать или же дополнить общий стиль — совсем другое. И он ожидал сложностей и к нормальным неприятностям был готов, но столкнувшись с ними начал сбавлять обороты. И эта заторможенность вызывала еще больший ажиотаж и постоянное желание действовать, даже если действие совершается впустую.
Реорганизация требовалась не только журналу, но и рабочему графику Владимира, с идеальной пропорцией пять выходных и двое рабочих будней. Он часто забывал поесть, еще чаще перезвонить по важным вопросам, а в последние трое суток и спать. От чего был не сдержан, вспыльчив и бранился через раз — когда не мог удержаться от колкости или едкого замечания. Последняя его вспышка заставила ретироваться главреда не только за дверь кабинета, но и за входную дверь офиса. Шел шестой час пятничного вечера, в то время как у всех все заканчивалось, у него только начиналось.
На стук в позднее время он отреагировал как обычно — не отрываясь от работы:
— Не стесняйся, заходи, садись. Что у тебя? — и продолжил набор распоряжения по новому штату сотрудников и реорганизационному плану.
— У меня болит. — Последовал тихий ответ мягкого голоса.
— Где болит? — не отрываясь от монитора, спросил Владимир, все же пять лет работы терапевтом просто так не забываются.
— Тут…
Стройная женская ножка в чулке на подвязках скользнула по его ноге.
Будь проклят открытый стол без передней панели и его стеклянная крышка!
Владимир вздрогнул, увидев отрывшиеся черные кружева, а когда ножка добралась до стратегически важного объекта, подпрыгнул на месте и решительно отъехал от стола. Оторвать взгляд от подвязок удалось не сразу, а когда удалось он столкнуться с горящими зелеными глазами.
— Очень болит, — пожаловалась зам главного редактора и, встав, подалась вперед. Юбка на запах скрыла кружева, но блузка с глубоким вырезом открыла новые не скованные кружевами горизонты.
— Альбина Ни-Николаевна, — прочистив горло он поднялся с кресла не дав ей приблизиться, — я занят.
— Лучше Алей, и… — здесь она ко всему прочему оперлась о стол и заманчиво прогнулась, — хочешь, помогу?
Поможет, ага, жди.
Он смерил ее негодующим взглядом. Надо же одна ночь по пьяни на Пасхальные праздники и уикенд по глупости на майские и вот расплата за секс по блату. Теперь она и к нему клинья активно подбивает.
— Поздно.
— Я не спешу. — Заманчиво улыбнулась брюнетка и скользнула на стол. Юбка распахнулась, а тонкие женские пальчики уже мягко поправляют вырез блузы.
— Альбина, поздно.
— А я думаю, все только началось. Вечер, Москва сияет огнями, глаза прекрасного мужчины напротив…
— И по-твоему, они не против…
— Да… — выдохнула расчетливая кошка, двадцати семи лет от роду.
— Альбина, слезь со стола. У меня нет привычки отбирать чужие игрушки насовсем.
— Что?
— То, что слышала.
— Ты! Ты… ты… я, — удивление у нее быстро сменилось на возмущение, а затем плавно перетекло в констатацию факта, — но мы же… с тобой…
— Были пьяны и это больше не повторится.
— А во второй раз? — игриво, напомнила она.
Все же романтичную дуру играет отменно.
— Ты настояла. — Владимир приблизился, не скрывая саркастической улыбки. Так и подмывало добавить, но если хочешь, я могу оплатить твои мучения. Хотя я в те два дня тоже изрядно намучался.
— Ты прав я… — тяжелый вздох, — просто я так была поглощена. Веришь ли, — руки стыдливо пытаются прикрыть горизонты и кружева, — мне казалось, мы подходим друг другу.
Взгляд в пол, а затем тихое, но доверительное:
— Ты как крепость, которую я искала.
— Временно. — Не удержался он от коррективы ее текста.
— За стенами, которой хотя бы временно можно спрятаться, ощутить тепло. Согреться, ты же теплый…
Он не ответил. Отстраненно наблюдал за ее игрой, подсчитывая какой балл выставить за актерское мастерство и знание текста.
— По-поспешила, — горестно вздохнула она. — Я понимаю мои чувства для тебя… Прости. У меня всегда так и я остаюсь в одиноче… — не договорила, позволив ей посочувствовать.
На жалось меня теперь тоже не взять, отстраненно подумал Владимир, и продолжил наблюдать за тем как Альбина потупилась, словно подбирая слова, ну и чтобы так называемые слезы стереть украдкой.