И все-таки по истечении нескольких однообразно «холодных» ночей Хлодвиг, не сдержавшись, вспылил:
– Если ты не начнешь вести себя как подобает покорной наложнице и не прекратишь уподобляться каменному изваянию, коим сейчас выглядишь, я прикажу отдать твоих юных дочерей на растерзание своим воинам! Это сейчас они согревают постели моих верных букелариев, ни в чем не нуждаясь, а могут ведь оказаться и на голой холодной земле! И тогда ноги принцесс будут растянуты и привязаны к распоркам, чтобы каждый желающий мог овладеть ими в любое время дня и ночи! А это, поверь, доставит огромное удовольствие моей дружине, насчитывающей почти семь тысяч воинов! Тебя же я прикажу привязать к столбу неподалеку, чтобы ты могла видеть, как будут насиловать твоих дочерей! – Разразившись столь гневным монологом, Хлодвиг вскочил с ложа, проследовал к резному столику у окна и, налив полную чашу вина, залпом осушил ее.
– О нет! – бросилась вслед за ним вмиг «ожившая» Тиудигота. – Только не это! Умоляю вас, господин, пощадите моих дочерей! – Доселе неприступная красавица пала ниц и обвила гибкими руками ноги своего нового повелителя, обильно орошая их слезами. Прекрасные длинные волосы разметались по мозаичному полу пышным каштановым ковром. – Со мной вы вольны делать все что угодно, но дочерей, умоляю, оставьте на милость ваших букелариев! Меня же лучше казните вместе с мужем! Зачем я вам? Я уже немолода и вряд ли смогу быть послушной наложницей… Умоляю вас, господин, даруйте мне смерть как избавление!..
Хлодвига, успевшего познать в жизни не одну женщину, столь необычная просьба бывшей королевы вестготов несколько ошеломила. «Обычно женщины любой ценой стремятся сохранить свою жизнь, особенно если от этого напрямую зависит судьба ее детей. И вдруг – просить смерти как милости?!»
Король франков невольно растерялся…
На следующий день Хлодвиг, возжаждав развлечений, отдал приказ о проведении в амфитеатре, сохранившемся еще со времен владычества римлян, поединка с участием плененных вестготов. Тем из них, кому удастся победить соперника, он обещал даровать свободу и даже, если они того пожелают, службу в его дружине.
Амалаберга находилась далеко, в Суассоне, поэтому Хлодвиг, не опасаясь ее ревности, приказал своему верному сенешалю Гортрану надлежащим образом подготовить к предстоящему представлению Тиудиготу. Гортран препоручил это задание двум служанкам из свиты короля, поскольку все прислужницы бывшей королевы вестготов давно были присвоены франкскими воинами в качестве трофеев.
Богатый и разнообразный гардероб Тиудиготы размещался в нескольких массивных сундуках римской работы. Служанки наугад выбрали шерстяное темно-зеленое платье, пошитое в виде туники и отделанное спереди понизу и по каймам рукавов золотой вышивкой. Явившись в бывшие королевские покои, служанки учтиво поклонились, после чего одна из них приблизилась к покоренной королеве с платьем на вытянутых руках. Тиудигота, увидев свое любимое зеленое платье, разрыдалась. Служанка, не понимая причины столь горьких слез, осмелилась спросить:
– Госпожа желает надеть другое платье?
– Нет, нет, оставь… Но… зачем ты принесла мне его?
– Король Хлодвиг приказал облачить и причесать вас для торжественного выхода.
Тиудигота послушно оделась. Вторая служанка опоясала ее талию расшитым бисером и жемчугом поясом с подвешенным к нему золототканым кошелем и, поклонившись, подумала: «Как знать: вдруг эта красивая женщина станет нашей будущей госпожой?».
Амфитеатр был заполнен до отказа. Окруженный со всех сторон букелариями, Хлодвиг восседал на почетном месте, всем своим видом выражая готовность решать судьбы гладиаторов-вестготов. Окинув быстрым взглядом трибуны, он почти сразу увидел Тиудиготу – в нарядном зеленом платье, расшитом золотом. Красавица сидела в южной части амфитеатра в окружении двух служанок и явно не понимала, для чего ее сюда привели.
Но вот, наконец, слуги подняли решетку подземного хода арены, и взорам публики предстал специально заморенный голодом медведь-трехлетка, любимец Алария. Громко рыча, он обежал арену по кругу, надеясь, видимо, что с трибун ему бросят какое-нибудь лакомство. Однако зрители, преимущественно франки-победители, ничуть не собирались портить себе грядущее зрелище. Меж тем решетка подземного хода снова поднялась, и на сей раз на арену вышел воин, облаченный в лорику-сегменту (панцирь из скрепленных заклепками металлических полос). На голове его красовался римский шлем-галея, руки покоились в кольчужных, увенчанных острыми металлическими когтями рукавицах.