Маленькая фигурка придвинулась: личико с полными щечками, блестящие глазки, смотрящие прямо поверх котла, крошечные ручки, сжатые в кулачки.
Я протянул руку. Мне хотелось дотронуться до этого призрака – таким живым он казался. В то же время мне хотелось попятиться, укрыться самому и укрыть Луи, словно это могло чему-то помочь.
– Закончи свою жизнь, да, – произнесла она с беспощадной нежностью, блуждающим взглядом окидывая все вокруг. – Отдай ее в память обо мне. Да, я согласна, чтобы ты это сделал. Я хочу, чтобы ты отдал мне свой последний вздох. Пусть тебе будет больно, Луи. Ради меня. Я хочу увидеть, как твой дух попытается высвободиться из тисков измученной плоти.
Луи протянул было руку к призраку, но Меррик схватила его за запястье и оттолкнула.
Ребенок продолжал говорить – неторопливо и рассудительно:
– Как это согреет мою душу, если я увижу твои страдания, как это облегчит мои бесконечные блуждания. Я бы не задержалась здесь с тобой ни на секунду. Я бы никогда не стала искать тебя в черной пропасти.
Когда Клодия смотрела на Луи, лицо ее выражало простое любопытство, без малейшего намека на ненависть.
– Какая гордыня, – прошептала она с улыбкой, – что ты позвал меня, оставив свое обычное уныние! Какая гордыня заставила тебя вызвать меня сюда своими обычными молитвами! – Послышался короткий, наводящий ужас смешок. – Как велика твоя жалость к самому себе, что ты даже меня не боишься, а ведь я, будь у меня сила этой ведьмы или любой другой, лишила бы тебя жизни собственными руками. – Клодия подняла ручки к лицу, словно собираясь расплакаться, но потом снова их опустила. – Умри за меня, преданный мой, – дрожащим голоском сказала она. – Думаю, мне это понравится. Понравится не меньше, чем страдания Лестата, которые я едва помню. Думаю, что вновь испытаю удовольствие – пусть на короткое время, – увидев твою боль. А теперь, если у тебя все, если у тебя больше не осталось ни моих игрушек, ни воспоминаний, отпусти меня – и я вернусь в свое забытье. Не припомню, почему я обречена на вечную муку. Я обрела понятие вечности. Отпусти меня.
Неожиданно она метнулась вперед, схватила со стола нефритовый нож, подлетела к Луи и, размахнувшись маленькой ручкой, всадила острие ему в грудь.
Он повалился на самодельный алтарь, прижав правую руку к ране, зелье из котла выплеснулось на камни, Меррик в ужасе попятилась, а я не мог даже пошевелиться.
Из сердца Луи хлестала кровь. Лицо его окаменело, рот приоткрылся, веки сомкнулись.
– Прости меня, – прошептал он и тихо застонал от нестерпимой боли.
– Ступай обратно в ад! – вдруг закричала Меррик.
Она быстро приблизилась к парящему призраку и протянула руки над котлом, но дитя ускользнуло от нее, словно облачко пара. Призрак, по-прежнему сжимавший в правой руке нефритовый нож, замахнулся им на Меррик. Маленькое личико все это время оставалось невозмутимым.
Меррик споткнулась о ступени крыльца. Я схватил ее за руку и помог подняться.
А ребенок-призрак снова повернулся к Луи, сжимая обеими ручками опасное оружие. Спереди на ее тонком белом одеянии расплылось темное пятно от кипящего зелья. Но для призрака это ровным счетом ничего не значило.
Зелье из опрокинутого набок котла продолжало литься на камни.
– Неужели ты думал, что я не страдаю, отец? – тихо спросила Клодия тонким детским голосочком. – Неужели ты думал, что смерть избавила меня от боли? – Она коснулась пальчиком нефритового острия. – Ты так и думал, отец, – медленно проговорила она, – а еще ты думал, что с помощью этой женщины получишь от меня утешение. Ты верил, что Бог дарует тебе прощение? Тебе казалось, что именно так и будет после всех лет раскаяния.
Луи по-прежнему зажимал рану, которая начала затягиваться, так что кровь уже не хлестала, а просто медленно сочилась сквозь пальцы.
– Не может быть, чтобы врата для тебя были заперты, Клодия, – произнес он со слезами на глазах, но голос его звучал уверенно. – Это было бы чудовищной жестокостью по отношению...
Она не дала ему договорить.
– К кому, отец? Чудовищной жестокостью по отношению к тебе? Это я страдаю, отец, это я страдаю и брожу, не зная покоя, это я ничего не знаю, а то, что знала когда-то, теперь кажется лишь иллюзией! У меня ничего нет, отец. От моих чувств не осталось даже воспоминаний. Здесь у меня вообще ничего нет.
Голос ее слабел, но все же еще был слышен. На маленьком личике появилось новое выражение.
– Неужели ты думал, что я расскажу тебе слащавенькие сказки об ангелах Лестата? – тихим, приятным голоском поинтересовалась она. – Неужели ты надеялся, что я нарисую перед тобой картину рая с дворцами и особняками? Неужели ты думал, что я спою тебе песенку, подслушанную у утренних звезд? Нет, отец, тебе не дождаться от меня такого божественного утешения. – Она заговорила более мирным тоном: – А когда ты последуешь за мной, я снова буду для тебя потеряна, отец. Не могу обещать, что буду свидетелем твоих слез и криков.
Фигура начала растворяться в воздухе. Огромные темные глаза пристально посмотрели на Меррик, потом на меня и в конце концов остановились на Луи. Детская фигурка буквально таяла на глазах. Нож выпал из ее белой ручки на камни и разломился пополам.
– Идем, Луи, – едва слышно позвала она, звук ее голоса смешался с тихо шелестящими листьями. – Идем со мной в это жуткое место. Оставь привычные удобства, оставь свое богатство, свои мечты и пропитанные кровью удовольствия. Забудь о своем вечном голоде. Оставь все это, мой возлюбленный, оставь ради туманного и бесплотного царства.
Фигура вытянулась и стала плоской, контуры ее расплывались. Я едва мог различить маленький ротик, растянутый в улыбке.
– Клодия, прошу тебя, умоляю, – произнес Луи. – Меррик, не позволяй ей скрыться в неведомой тьме. Меррик, направь ее!
Но Меррик не шевельнулась.
Луи, обезумев, снова обратился к исчезающему образу:
– Клодия!
Он всей душой стремился найти слова, но не смог. Его охватило отчаяние. Я чувствовал это – прочел на его скорбном лице.
Меррик стояла поодаль, глядя на все сквозь блестящую нефритовую маску. Ее левая рука была занесена над головой, словно готовая к удару, если вдруг призрак задумал бы снова напасть.
– Ступай ко мне, отец, – сказал ребенок.
Голос его стал бесстрастным, лишенным всяческих чувств. Сам образ приобрел неясные очертания. Маленькое личико медленно испарялось. Только глаза сохранили прежний блеск.
– Иди ко мне, – сухо прошептала Клодия. – Переступи через боль, пойди на эту жертву. Иначе ты никогда меня больше не найдешь. Идем же.
Темный силуэт еще несколько секунд продержался в воздухе, а затем пространство опустело. Двор с навесом и высокими строгими деревьями застыл в безмолвии.
Больше я призрака не видел. Но свечи – что случилось с ними? Они все исчезли. От горящего ладана остались только горстки сажи, тут же развеянные легким ветерком. С ветвей вяло посыпались крошечные листья, воздух наполнился промозглым холодком.
Нам дарило свет только далекое мерцающее небо. Над головами завис леденящий душу холод. Он проник под одежду и добрался до кожи.
Луи в невыразимом горе вглядывался в темноту. Его охватила дрожь. Слезы не текли – они просто застыли в глазах, в которых читалось недоумение.
Внезапно Меррик сорвала с себя нефритовую маску и перевернула оба стола, потом жаровню. Все предметы рассыпались по каменным плитам. Маску она отшвырнула в кустарник возле заднего крыльца.