— Итак, вы ходите достичь Катая западным путем, через Атлантический океан, — продолжал архиепископ, — и в то же время отрицаете существование пресвитера Иоанна.
— Простите меня, — возразил Колумб, — я действительно намереваюсь доплыть до Катая и Сипанго западным путем, как вы сказали, но у меня нет уверенности, что монарх, о котором вы упомянули, существует. О возможности и вероятности первого я уже говорил и представил достаточно тому доказательств, что же касается последнего, то это еще необходимо установить.
— А между тем известно, что Джованни ди Монтекорвино, епископ нашей святой церкви, обратил этого принца в истинную веру почти двести лет назад!
— Бог всемогущ, и не мне сомневаться в достоинствах его избранных служителей, — ответил на это Колумб. — Могу лишь сказать, что я не нашел достаточно веских научных подтверждений, которые заставили бы меня поверить в эту легенду. Что же касается Катая, его местоположения и его чудес, то здесь мы имеем более достоверные сведения. Два знаменитых венецианца, Марко и Никколо Поло note 33 , не только побывали в этой стране, но и прожили несколько лет при дворе катайского правителя. Однако, независимо от того, существуют или нет пресвитер Иоанн и страна Катай, у Атлантического океана, благородные сеньоры, наверняка есть западный берег, а его-то я и намереваюсь достичь!
Архиепископ с недоверчивым видом возвел глаза к небу, но этим и ограничился. Он помнил о приказе короля, знал о том, что планы Колумба несколько лет назад обсуждались в Саламанке, и почел за благо не выходить за пределы возложенного на него поручения.
— Вы рассказали о выгодах, которые в случае успеха могут получить наши государи, — продолжал архиепископ, возвращаясь к сути дела. — Они весьма заманчивы, если только ваши блестящие надежды действительно оправдаются. А теперь скажите, сеньор, какого награждения вы ждете для себя за это опасное плавание и за все годы тяжких трудов?
— Это я тоже здраво обдумал, сеньор архиепископ. Здесь изложены все мои основные требования, а о второстепенных можно будет договориться и потом.
С этими словами Колумб вручил Эрнандо де Талавере пергаментный свиток. Тот просмотрел его сначала бегло, затем более внимательно, словно не веря своим глазам, и наконец с отвращением швырнул на стол. После этого он пристально поглядел на Колумба, словно желая удостовериться, не сошел ли мореплаватель с ума.
— Вы действительно требуете всего этого, сеньор? — сурово спросил архиепископ, устремляя на генуэзца взгляд, который любого другого просителя живо заставил бы отказаться от всяких требований, но Колумба было не так-то легко смутить!
— Сеньор архиепископ! — с достоинством ответил он. — Этому предприятию я отдал восемнадцать лет жизни. Восемнадцать лет ни днем ни ночью я не мог думать ни о чем другом. Истина с каждым днем представала передо мной все отчетливее и определеннее. И сегодня я чувствую внушенную мне свыше веру в успех и считаю себя орудием, избранным для свершения великих дел, которые не ограничатся одной экспедицией. Но для этих будущих свершений я должен обладать необходимыми средствами и высоким званием. Поэтому я не могу ничего изменить, ни в чем уступить или отступить хоть от одного из моих условий.
Хотя слова Колумба звучали убедительно, архиепископ решил, что разум несчастного мореплавателя, посвятившего столько времени одной навязчивой идее, окончательно помутился. Единственное, что его еще смущало, — это логичность и здравомыслие, с каким Колумб всегда, и даже сейчас, отстаивал справедливость своих географических теорий. Мореплавателю, конечно, трудно было убедить в своей правоте тех, кто считал его чудаком и мечтателем, однако доводы его поражали слушателей. И вместе с тем притязания генуэзца были настолько невероятны, что на какое-то мгновение архиепископ проникся к нему жалостью, впрочем, довольно быстро уступившей место негодованию.
— Как вам все это нравится, благородные сеньоры? — вскричал он, обращаясь к нескольким членам совета, которые жадно схватили свиток и читали его вместе. — Что вы скажете о скромных и умеренных требованиях сеньора Колумба, сего знаменитого мореплавателя, смутившего даже ученых мужей Саламанки? Не кажется ли вам, что наши государи могли бы их принять и на коленях благодарить за подобную милость?
— Прочтите их нам, сеньор архиепископ! — послышались со всех сторон голоса. — Мы тоже хотим знать, чего он просит!
— Я пропущу всякие маловажные условия — о них не стоит спорить, — начал архиепископ, разворачивая свиток. — Но вот два требования, которые несомненно понравятся нашим государям. Сеньор Колумб согласен удовольствоваться званием адмирала и вице-короля всех стран, которые ему посчастливится открыть. А что касается вознаграждения, то с него будет довольно одной десятой — да, да, дети мои! — всего одной десятой всех доходов и пошлин с открытых им стран, то бишь скромной доли святой церкви!
Всеобщий ропот неодобрения показал, что Колумб в мгновение ока лишился всяких симпатий.
— И это еще не все, благородные сеньоры и святые отцы! — С торжеством продолжал архиепископ, как только решил, что слушатели достаточно успокоились. — Это еще не все! Чтобы столь высокие титулы не отягощали наших монархов, великодушный генуэзец согласен впредь и навсегда оставить их за собой и за своими потомками. Словом, он согласен превратить королевство Катай в наследственную вотчину династии Колумбов, для поддержания достоинства которой он и испрашивает десятину со всех доходов!
Если бы не строгое, полное достоинства лицо Колумба, все бы, кажется, покатились со смеху, но укоризненный взгляд мореплавателя смутил даже самого Эрнандо де Талавера. Архиепископ понял, что зашел со своими шутками, пожалуй, слишком далеко.
— Прошу меня извинить, сеньор Колумб, — поспешил он загладить свой промах, — но ваши условия настолько необычны, что я просто поражен. Неужели вы серьезно на них настаиваете?
— Я не отступлюсь от них ни на йоту, — ответил генуэзец. — Я прошу лишь то, что мне следует по справедливости, ибо тот, кто просит меньше, унижает самого себя. Я дам королю и королеве империю, которая превзойдет по богатству все их нынешние владения, но требую за это должного вознаграждения. А посему говорю вам, почтенный прелат: мой список еще не полон, многие условия еще придется уточнить!
— Поистине удивительное смирение для безвестного генуэзца! — воскликнул один из придворных, не в силах более сдерживать гнев и презрение. — Сеньор Колумб хочет даром заполучить звание адмирала, которое за ним и останется, даже если он ничего не свершит! А если ему и впрямь посчастливится открыть какую-нибудь землю, что весьма маловероятно, он к тому же станет вице-королем со скромным доходом, равным церковной десятине!
Это замечание решило дело, и все поднялись, считая, что больше разговаривать не о чем. Пытаясь соблюсти хотя бы видимость приличия и беспристрастия, архиепископ еще раз обратился к Колумбу, уверенный, что теперь-то генуэзец согласится на все.
— В последний раз спрашиваю вас, сеньор, — заговорил он более умеренным тоном, — вы все еще настаиваете на своих неслыханных условиях?
— Иных я не приму, — ответил Колумб. — Я знаю важность услуг, которые мне предстоит оказать Испании, и ничем не унижу, ни в коей мере не умалю их значения согласием на что-либо меньшее. Лишь в одном я могу уступить, благородные сеньоры: раз уж я рискую своей жизнью и своим именем, я готов рискнуть и своим состоянием. Я сам предоставлю восьмую часть необходимых для экспедиции средств, если вы согласитесь повысить мое будущее вознаграждение с десятины до одной восьмой всех доходов!
— Довольно, довольно! — вскричал прелат, направляясь к двери. — Мы тотчас доложим обо всем нашим государям, и вам не замедлят сообщить их волю.
На этом и закончился совет. Придворные разошлись, громко переговариваясь и не скрывая возмущения. А Колумб, погруженный в свои великие замыслы, ушел с видом человека, который слишком уважает себя, чтобы обращать внимание на ропот толпы. Невежество и ограниченность этих судей были ему очевидны и не могли поколебать его решимость.
Note33
Легенда о пресвитере Иоанне, чьи владения якобы расположены где-то на границах Китая, имела в Европе широкое хождение с середины XII века.