— Я думаю, ему не остается ничего другого, — Грапентин улыбнулся. — Я уже подготовил его. Немного… Вернее, просто прощупал…
— А вот и он.
Проводив молодую даму, с которой танцевал, на место, Тиль не спеша шел к столику.
Дернберг поднял свой бокал и, посмотрев лейтенанту в глаза, любезно произнес:
— За ваш дебют в Париже.
Все трое выпили.
— Господин фон Грапентин только что дал вам превосходную характеристику.
— Не понимаю… — удивился Тиль.
— Тут нечего понимать: просто он по-товарищески хорошо отозвался о вас. — Губы Дернберга расплылись в улыбке. Он крепко сжал стоявший перед ним бокал с шампанским.
Тиль уставился на Дернберга. Его охватило точно такое же чувство, какое ему однажды пришлось испытать в рукопашной схватке, когда противник стиснул его шею руками. Ужас смерти был так велик, что придал Тилю огромную силу, но противник все же оказался сильнее. Тиль чувствовал его явное преимущество. В этот момент поблизости разорвался снаряд, и взрывная волна разбросала их в разные стороны. Когда Тиль опомнился, его врага нигде не было видно. Однако в душе остался страх. Смертельный страх… Точно такой же страх охватил его и сейчас…
Лейтенант полез в карман и, достав платок, вытер взмокшую шею. Затем разговор зашел о ходе оборонительных работ вдоль побережья, о потопленных кораблях, об убежищах для подводных лодок. Но очень скоро эти разговоры наскучили Тилю.
Тиль был чуть ли не разочарован, когда увидел на Елисейских полях вместо шикарного варьете, похожего на берлинский «Зимний сад» или «Скала», относительно небольшой ресторанчик с крошечной сценой и очень интимным освещением. Это и был «Лидо».
Тиль сел за столиком рядом со сценой, заказал бутылку вина и осмотрелся. Так вот он, значит, каков этот бар; говорят, что перед тем, кто хоть раз выступил на его сцене, открыты двери любого варьете мира. Однако во время войны такие утверждения, по-видимому, не имеют смысла.
После обеда Тиль сказал капитану Грапентину, что вечером он собирается в бар, чтобы передать привет от Генгенбаха одной его знакомой танцовщице. Лейтенант несколько удивился, когда Грапентин поинтересовался именем танцовщицы, а потом, поразмыслив, заявил, что тоже придет в бар, но попозже — часов в одиннадцать, так как у него масса служебных дел: сегодня ему необходимо побывать у начальника военного округа по поручению генерала Круземарка.
Тиль невольно подумал о том, что, возможно, капитан снова хочет встретиться с Дернбергом и поговорить с ним без свидетелей. Интересно, кто такой этот Дернберг? Почему он так независимо себя ведет?.. А завтра утром они сядут в поезд и вернутся в Нарбонн. Жаль.
Тиль беспокоился о том, узнает ли он мадемуазель Дарнан по описанию Генгенбаха.
Сначала на сцене выступал иллюзионист: он показывал всевозможные карточные фокусы, вытаскивал из цилиндра пышные букеты бумажных цветов и прочее такое. Раздались аплодисменты. Оркестр заиграл что-то новое. На сцену выпорхнула красотка в сверкающем трико, которая выделывала головокружительные трюки, словно демонстрируя этим, что на нее закон силы тяжести не распространяется. Аплодисменты стали горячее, на сцену полетели пачки сигарет, которые подобрал партнер красотки по номеру.
Затем выступила небольшая балетная группа миловидных девушек, исполнивших танец с вуалями, которые нисколько не скрывали всех их прелестей, что достаточно возбуждающе подействовало на сидевших в баре французов и господ офицеров вермахта и СС.
«Одна из танцовщиц и должна быть Дениз, если, конечно, она вообще выступает сегодня», — размышлял Тиль. Лица у девушек были похожи на одинаковые улыбающиеся маски. Все они подмигивали, бросали в публику недвусмысленные взгляды. Ничего не поделаешь, — каждый живет, как умеет, особенно в это время. А сколько еще продлится «это время»?..
Западные союзники русских в полной боевой готовности все еще преспокойно отсиживались на Британских островах, посылая на немецкие города свои бомбардировщики со смертоносным грузом.
Высадившись в ноябре сорок второго года в Алжире и Касабланке, американцы приблизились к Европе. Некогда крикливо разрекламированная фашистами ось Берлин — Рим — Токио с высадкой союзников в Италии оказалась переломленной, а дуче по милости Гитлера стал фактически гауляйтером Ломбардии. После неудач, которые потерпели итальянские фашисты, и на солнечном юге Европы обозначились признаки близкого краха. Попав во Францию, Тиль начал понимать это.