Над ухом опять коротко прожужжала пуля. Валерий ловко перепрыгнул через низкий вал разнокалиберных камней, обозначавший границу русла, поскользнулся на осклизлом бетонном дне, с трудом удержал равновесие, пробежал еще пару метров по воде, поднимая фонтаны брызг, и, упав на четвереньки, начал протискиваться в спасительный грот.
Тут ему пришло в голову, что ползти надо очень быстро, иначе добежавший до грота Майков совершенно свободно нашпигует ему задницу свинцом: принимая во внимание маленький диаметр сточной трубы, промахнуться было просто невозможно, даже если стрелять вслепую. Это была очень поганая ситуация, и надеяться оставалось лишь на то, что обезумевший от ярости Майков расстреляет все патроны еще по дороге к гроту.
И еще одна мысль вдруг всплыла из глубины его сознания и на какой-то миг заслонила собой все остальное: черт возьми, а где же Рыба?
Но додумать эту мысль до конца Валерий не успел – просто не было времени. Нет Рыбы – и слава богу, одним стрелком меньше… Нащупав дрожащими руками округлый бетонный свод, он лег на живот и полез в трубу.
И тогда навстречу ему из чернильной темноты, заполнявшей бетонную кишку, полыхнуло бледное пламя. В узком пространстве трубы выстрел прозвучал, как удар грома, но Валерий Лукьянов его уже не услышал, а если услышал, то не успел воспринять. Пистолетная пуля, разбив стекло очков, ударила его в глаз и засела в мозгу. Рыба, который, как оказалось, вовсе не отсутствовал, а сидел на своем месте и исправно делал свое дело, с перепугу выстрелил еще раз и при короткой вспышке дульного пламени увидел в каких-нибудь трех метрах от себя лежащее лицом вниз в мелкой воде тело в черном гидрокостюме.
Тут до него дошло, что кровь из простреленной головы агронома прямо сейчас, сию минуту, плывет по течению точнехонько на него и, наверное, уже омывает его тело. Рыбе немедленно почудилось, что вода, в которой он лежит, сделалась немного теплее. Его замутило, и с ним приключилось что-то вроде легкого приступа клаустрофобии. Лежать на брюхе в узкой трубе, в темноте, в обществе трупа, который то ли труп, то ли еще не совсем, было чертовски неуютно, и Рыба принялся орать, зовя на помощь Простатита и Майкова.
Вскоре возле грота послышалась возня, плеск воды под чьими-то ногами, и луч фонаря, проникнув в трубу, осветил затянутое в мокрую прорезиненную ткань тело. Оно лежало в прежней позе, уронив голову на вытянутые вперед руки, и слегка колыхалось, подталкиваемое сзади и с боков бегущей по трубе водой.
– Твою мать, – послышался недовольный голос Майкова, и луч фонаря переместился, резанув Рыбе по глазам. – Рыба, ты там?
– Где ж мне еще быть-то? – лязгая зубами, откликнулся Рыба. – Вынимайте его отсюда на хрен, я уже совсем закоченел.
– Ты что, замочил его, что ли? – еще более недовольным тоном спросил Майков, дотрагиваясь носком ботинка до торчавших из грота ног Лукьянова. – Ну ты урод! Я бы не отказался с ним потолковать. В ноги надо было стрелять! Я же говорил, предупреждал: в ноги!
– Какие могут быть ноги, когда он башкой вперед лезет? – резонно возразил Рыба. – Папа, кончай этот гнилой базар, пока я здесь воспаление легких не подхватил!
Негромко матерясь сквозь зубы, Майков взял убитого за ноги и выволок из грота. Следом вылез синий от долгого лежания в холодной проточной воде Рыба. В руке у него был пистолет. С одежды охранника ручьями текла вода, из ствола пистолета тоже капало. Вдвоем они перевернули убитого на спину. Разбитые очки косо сидели на бледном, странно спокойном лице; левая линза, забрызганная розоватой водой, располагалась где-то на лбу, а вместо второй линзы из роговой оправы выпирала жуткая кровавая масса, в которой остро поблескивали осколки стекла.
– Твою мать, – повторил Майков, вглядевшись в это лицо. – Прямо в глаз, как белку. Сукин сын! А я до последней минуты не верил, что это он.
Шатаясь и все еще время от времени непроизвольно всхлипывая, к ним подошел Простатит. С него тоже текло в три ручья, и несло от него паленой собачьей шкурой, но обгорел он вовсе не так сильно, как можно было ожидать.
Приблизившись к трупу, добродушный Простатит неожиданно для присутствующих сильно ударил тело ногой, целясь в лицо.
– Тварюга, – проворчал он с ненавистью.
Майков посветил на него фонарем, и Рыба, который, сидя в засаде, пропустил самое интересное, испуганно отшатнулся.
– Ой, ё, – сказал он. – Возвращение Фредди Крюгера.
– Ща в рыло схлопочешь, – пообещал угрюмый Простатит.
– Это потом, – деловито сказал Майков, ставя на предохранитель и убирая за пояс пистолет. – Надо здесь прибраться по-быстрому. Устроили пальбу, бараны, весь поселок, небось, на уши поставили.
– Кто бы говорил, – проворчал Простатит. – Я, что ли, в него чуть не полсотни маслят выпулял? И, заметь, ни разу не попал.
– А я в него и не целился, – непринужденно солгал Майков. – Я его к Рыбе гнал. Думал, он его скрутит, а он, видишь, чего учудил. И потом, что же я должен был делать – ждать, пока он меня завалит, как кабана? Из твоего, между прочим, ствола, Прос. Вот и давай вам после этого оружие. Как дети, в натуре. Давайте его пока в трубу. Да живее, живее!
Он выбрался из воды, положил фонарь на камень так, чтобы он освещал грот, вынул из кармана мобильник и набрал номер Букреева.
– Антон Евгеньевич? – сказал он, наблюдая за тем, как его охранники, сопя и толкаясь, засовывают тело Лукьянова в сточную трубу. – Извините, что беспокою в столь поздний час… Да, понимаю, что не спите. Где уж тут уснешь! Конечно, конечно. Приношу свои извинения. Не хотите заглянуть на пару минут? Да, ко мне. Ну, что вы, какой может быть подвох!
Просто мне наконец удалось устранить причину возникшего между нами недоразумения, и я хотел бы, чтобы вы убедились, так сказать, своими глазами… Да! Да, представьте себе, один мелкий сучонок, тварь бедная, а сколько крови нам с вами попортил! Да-да, без дураков. Объясню все на месте, сейчас нет времени. Да, менты, я думаю, приедут, но мы к этому готовы. Да, жду… А как хотите. Хотите – до ментов, а хотите – после… Как вам удобнее, так и поступайте.