Майлз позвонил Лиз через неделю после ее возвращения в Лондон и всего через сутки после своего звонка с Ближнего Востока. По какому-то негласному соглашению большую часть обеда они провели за разговорами почти о чем угодно, кроме событий в Глениглсе. Он спрашивал о ее семье, а она рассказала ему о своей матери и о том, как она сама ошибалась насчет Эдварда Треглоуна. Майлз рассмеялся, когда она описала старую охотницу за золотом, которую она ожидала. Затем он рассказал ей все о Дамаске, описав столицу и даже страну, которая представляла собой странную смесь старого и нового, страну, где новейшие компьютерные программы и древний базар были непростыми соседями, а ислам противостоял форме. христианства, которое также хорошо зарекомендовало себя.
Только сейчас, когда она отказалась от десерта, предложенного официантом, и они оба заказали кофе, Майлз замолчал, и Лиз сочла уместным упомянуть о сложной цепи событий, в которые они оба были вовлечены.
— Знаешь, ты сыграл важную роль, помогая нам раскрыть все это дело с Коллеком.
'Я был?' Майлз выглядел приятно удивленным. Лиз снова подумала, что в его скромности есть что-то привлекательное.
'Да. Если бы вы не поехали в Тель-Авив и не выудили все это из Тейтельбаума, мы бы никогда не узнали, что двигало Коллеком — почему он сделал то, что сделал.
Майлз неохотно кивнул. — Я полагаю, это правда, — сказал он и снова замолчал. Было о чем подумать. Заговор Коллека, вероятно, был довольно простым с самого начала, но он стал бесконечно сложным к тому времени, когда он завершился столь причудливо – со взрывом, который, если бы он произошел на суше, как он планировал, убил бы и сирийского президента, и премьер-министра Израиля. Как оказалось, только умение кинолога перенаправить собаку обратно на остров в маленьком озере спасло их всех. В конце концов, собака оказалась единственной жертвой. Грустная, даже пронзительная, но мелкая катастрофа. Конечно, очень далеко от мирового влияния, на которое надеялся Коллек.
Но Коллек был очень умен, подумала Лиз, по крайней мере поначалу. Она сказала это Майлзу.
— А как насчет Овала? — сказал он так же, как Пегги в Глениглсе.
Она покачала головой. — Даже это пошло ему на пользу. Когда мы их заметили, то сразу заподозрили Бокуса, а не его. На самом деле, каждый раз, когда мы находили какую-то связь с Коллеком, мы всегда предполагали, что им управляет разведывательная служба, особенно, конечно, Моссад. Но он играл их — всех нас, на самом деле.
Майлз налил Лиз последнюю бутылку Crozes Hermitage. Она проигнорировала свой обычный лимит в один бокал вина за обедом – какого черта, решила она, почувствовав прощальный характер такого случая.
— Чего я никогда не понимал, — заявил Майлз, — так это того, что Коллек изначально надеялся осуществить. Я имею в виду, предположим, что у нас никогда не было информации от источника Джеффри Фейна на Кипре. Мы бы вообще ничего не знали о том, что происходит».
— О, я думаю, это довольно ясно. Он подбросил сирийцам информацию о том, что Вешара и Марчам шпионят за ними, надеясь, что те попытаются их убить. Он хотел, чтобы ястребы в Дамаске победили, а тяжелые пришли. И ему это почти удалось. Если бы и Марчем, и Вешара были убиты, Израиль пришел бы в ярость, поскольку они оба давали информацию Моссаду. Коллек убедился бы, что пальцем указывают на Дамаск, и этого вполне могло быть достаточно, чтобы разрушить перспективы мира, особенно на этот раз. Это вызвало бы еще больше вражды на долгие годы.
«Конечно, все пошло наперекосяк, когда новости об этом просочились от источника Джеффри Фейна на Кипре, Аббуда. А потом, как ни странно, Коллек узнал об утечке от Бокуса. Это была его большая удача, хотя можно утверждать, что то, что он сделал дальше, было ошибкой. Сообщив сирийцам об утечке информации из их секретной службы, он сосредоточил их внимание на кроте, а не на Марчеме и Вешаре. Затем он убил самого Марчема, надеясь, что это будет выглядеть так, как будто это сделали сирийцы. Но способ, которым он его убил, был слишком изощренным для сирийских тяжеловесов, поэтому мы никогда не думали, что это они».
Лиз печально посмотрела на свой бокал с вином. — Но мы позволили себе увлечься убийством Аббуда, особенно попытками выяснить, как сирийцы узнали, что он работал на коллегу Джеффри Фейна. Сначала мы подумали, что утечка может быть из-за вас, а затем из-за Энди Бокуса; затем, когда мы увидели Бокуса с Коллеком, мы решили, что это должен быть он. Только мы ошибались.
— сочувственно сказал Майлз. — Это неудивительно. Кто бы мог подумать через миллион лет, что источник истории о предполагаемой угрозе узнает, что его история просочилась?
— И Коллек блестяще воспользовался этой странной возможностью. Вот мы и были, две разведывательные службы, предположительно работающие вместе, но все более подозрительно относившиеся друг к другу. В то время как настоящий начальник манежа стоял в стороне и позволял недоверию работать. Мы были слепы к тому факту, что все это могло быть всего лишь одним человеком, движимым его собственными странными планами.
Майлз допил вино и медленно поставил бокал. «Что меня всегда удивляет, так это то, что со всеми нашими сложными технологиями и огромной бюрократией, в которой мы работаем, один человек все еще может нанести такой большой ущерб».
Лиз задумалась на минуту. «Ну, — сказала она, — если подумать, большая часть нашей работы связана с действиями отдельных лиц, а не правительств или бюрократии. Вот что делает его таким захватывающим. Если бы речь шла только о процессе или о штуковинах, как вы думаете, вы бы захотели выполнять эту работу?
— Абсолютно нет, — решительно сказал Майлз. — И ты тоже.
Он вдруг прозвучал довольно грустно, и она пожалела о меланхолической ноте, прокравшейся в их обед. Но потом снова просветлел. «Есть пара незавершенных дел, не так ли?» он сказал.
— Уверена, что больше, чем пара, — сказала Лиз. Но так было во всех случаях; всегда оставались висящие нити. — О каких вы думаете? спросила она.
«Мне было интересно, в чем смысл Ханны Голд? Почему Коллек так заинтересовался ею?