Но кому из нас хочется уходить?
После беседы с Радикалом Элай всегда отправлялся к себе в коттедж. Мимо плаца, вечно забитого тренирующимися бойцами под зорким надзором младших тактиков, мимо казарменной части, со скучающими и постными лицами обитателей, мимо столовой, вечного пристанища старших тактиков и ловуров[5]. Служба есть служба. И Элаю она не нравилась. Армия должна воевать. Солдат обязан сражаться.
Иначе наступает летаргия.
С такими тяжелыми мыслям Ловсон добирался до офицерского квартала, представляющего собой ровные ряды небольших коттеджей, разделенных аккуратными лужайками, аллеями, дорожками. Его дом находился чуть на отшибе. На углу этого «квадрата-обитания». В сотне футов от серого забора, кое-где потрескавшегося от натиска джунглей. С соседями Элаю повезло. Слева жил ловур Тэмс, в прошлом году подравшийся на пьяную голову в одном из кабаков на станции, и прошедший модификацию в храме Медикариума. Теперь угрюмый, недружелюбный офицер кулаки не распускал и вел себя тихо-тихо. Ловсон видел его только на построениях, и понимал, что перед ним уже не тот Тэмс, с которым он служил раньше. Того Тэмса прикончили жрецы Медикариума, как пить дать. Выдавили душу шумного солокерца[6] из тела, и поместили туда мертвеца.
Позади жил старший тактик Бойл «Дубина». Туповатый, грузный и необычайно ответственный командир. Элай ему доверял. Знал, что «Дубина» расшибется в лепешку, а поставленную задачу сделает, даже если ею окажется сортирная яма, в которой можно похоронить Лоденского мамонта[7]. Звание старшего тактика для Бойла было потолком, но при этом и пиком воинской карьеры. Но больше всего Ловсон любил «Дубину» за гробовую тишину в его доме. Бойл вечно пропадал где-то в казармах, среди солдат, а когда возвращался — вел себя тише смерти. И лишних вопросов никогда не задавал.
Поднявшись на крыльцо, дождавшись щелчка замка, Элай попадал в полумрак опостылевшего жилища и молча переодевался в гражданское. Деловито, собранно, без единого лишнего движения. В его комнатушке хватало милых излишеств, являющих собой предмет черной зависти даже для старшего командного состава. Но Ловсону было нужно что-то большее, чем бесконечный офицерский бар, да щепотка прокхатовской дури[8]. Ему хотелось строить новый мир вместе с жителями Города-на-скале, видеть, как воплощается в жизнь его мечта, и чувствовать, как жизнь вновь обретает смысл.
А не торчать цепным псом в джунглях, выполняя бессмысленную и скучную работу. Изо дня в день подхлестывая обленившееся военное чудище империи.
Перед самым выходом он аккуратно складывал черный плащ стратега, бережно разглаживал ладонями шелковистую ткань и долгое время смотрел на серебряную вышивку, прежде чем закрыть ящик. Вид раскрытой книги, его родового герба, словно помогал справиться с тяжелыми мыслями. Напоминал Элаю, что он не один. Что на далекой Приме, в нескольких звездных системах отсюда, в поместье на берегу Глубокого озера его ждут мама, отец и Санни, любимая жена.
Перед выходом он подходил к зеркалу, несколько минут смотрел на крепкого длинноволосого мужчину с острой русой бородкой, и ему всегда казалось, что он видит не свое отражение, а совсем другого человека. Не волевого командира, а художника, который оказался не в том месте и не в то время.
Ловсон плотно закрывал за собой дверь, по привычке дергал замок и на пару мгновений задерживался на крыльце, вдыхая влажный, густой воздух Раздора. Смотрел на огни казарм, на приглушенный свет в доме Тэмса и, наконец, шел к проходной, где поджидал Нару.
В Город-на-скале они всегда отправлялись вдвоем. Он — стратег «Имперских карателей» и она — морт[9] Нара, жрица Медикариума, приписанная к их подразделению.
Они добирались до поселения и неспешно бродили по аккуратным улочкам новой жизни, представлялись случайным жителям художниками с Ливня, ищущими место для их будущей галереи. И иногда Элаю даже удавалось забыть о том, что они никогда не нарисуют ничего лучше боевой схемы или анатомического рисунка раненого солдата. В такие моменты он готов был до хрипоты спорить с поселенцами о цветах, красках и недостатке света на той или иной площадке. Да что там говорить — в этих наивных прогулках Ловсон находил какое-то странное, удивительное счастье.
6
Солокерцами зовут уроженцев планеты Солокер, славящейся очень суровым климатом. Жители этой планеты отличаются внушительным ростом и мощью.
7
Лоденские Мамонты — это элитные войска империи. Огромные управляемые боевые скафандры. Высотой достигают шестидесяти ярдов.