— Он был… — снова замямлил Фигуркин. — Извините, я не помню, — в конце концов с виноватым видом развел он руками.
— Впрочем, это уже неважно, — махнул следователь рукой. — Сейчас уведут нашего постыдного циркача, — он, сморщившись, посмотрел на меня, — и вы тоже сможете идти.
В дверях появился старшина, и я встал со стула.
— Фигуркин, я тебе этого никогда не прощу, — прошипел я напоследок.
Эта сволочь снова отвернулась, а следователь опять фыркнул:
— Замолчите вы уже, Носов… Вы бы знали, как я рад, что больше вас не увижу, — добавил он с явным облегчением.
Пока я шел до своей камеры, то вроде бы еще не понимал, что случилось. Но лишь только за мной заперли дверь, я ощутил такой ужас, который не испытывал еще никогда в жизни. Я и представить себе не мог, что хоть с кем-то могут поступить так, как поступили со мной. А уж то, что так поступят не с кем-нибудь, а именно со мной, доселе не могло привидеться мне даже в гриппозной горячке…
Морально я уже готовился к суду. Может, там наконец все выяснится? Ведь кто-то из моих знакомых должен прийти на суд. Кто-то кроме Аллы и Фигуркина…
Понятно, все думают, что я мертв. И что меня убил бывший однокашник Носов. Вот и любопытно, придет ли кто-нибудь поглазеть на этого Носова? Как бы мне ни хотелось, эта возможность, пожалуй, маловероятна. Допустим, я узнаю, что моего коллегу убили. Пойду ли я на суд над его убийцей (если только меня не вызовут как свидетеля)? Ответ: конечно, нет. И думаю, что так ответит любой нормальный человек. Так что даже на суд особо рассчитывать не приходится. Разве что в Фигуркине там взыграет совесть… Но нет, для него обратной дороги нет. Равно как и для Аллы.
Однако на следующий день после паскудного «опознания», совершенного Фигуркиным, ко мне все-таки направили психиатра. Видимо, следователь не смог до конца выдержать твердость характера и вновь проявил мягкотелость. Или, может, какой-то вышестоящий начальник настоял на экспертизе.
— Здравствуйте, — со слабым подобием улыбки сказал вошедший в мою камеру пожилой человек в очочках. — Меня зовут Филипп Филиппович. А вас как?
— Устин Ульянович, — ответил я ему в тон.
— Что ж, давайте разберемся в этом, — вздохнул Филипп Филиппович, присаживаясь на табурет.
— В чем именно? — усмехнулся я, по-прежнему лежа на нарах.
— В том, действительно ли вас зовут Устин Ульянович.
— Понятно, — выдохнул я. — Вы психиатр?
— Как вы догадались? — вскинул брови Филипп Филиппович.
— Доктор, — произнес я, тоже принимая сидячее положение, — вы пришли проверить, являюсь ли я ненормальным, верно? Но, кажется, о моем слабоумии речь не идет, так?
— К чему это вы? — не понял врач.
— Ну кем вы еще можете быть, если не психиатром? Тут и ребенок сообразил бы.
— А, вот вы о чем, — наконец уразумел Филипп Филиппович. — Да, вы правы, слабоумным вас действительно не назовешь. Это я понял еще по вашему делу.
— А со следователем тоже беседовали?
— Безусловно.
— И вы согласны с его версией?
— Версией чего?
— Того, что я не тот, за кого себя выдаю.
Доктор замялся:
— Мм… собственную оценку мне выносить еще рано…
«А может, это мой шанс?» — немедленно подумал я и решил дополнительно прощупать доктора.
— Филипп Филиппович, но если откровенно? — Мой голос невольно начал дрожать. — Вы ознакомились с делом, поговорили со следователем… Что вы думаете?
Снова помешкав, психиатр произнес:
— Что ж, если откровенно… Если откровенно, у меня пока имеются две версии. Либо вы симулируете, то есть притворяетесь, либо нет.
Я не верил своим ушам:
— То есть… вы не исключаете, что я говорю правду, а следствие заблуждается?!
— Если продолжать говорить откровенно, — стал тянуть слова Филипп Филиппович, — то… я не вижу в следствии по вашему делу чего-либо ошибочного…
— Но вы сами сказали, что я, на ваш взгляд, возможно, и не притворяюсь!
— Вы меня не так поняли, — чуть поморщился психиатр. — Я имел в виду, что вы, возможно, притворяетесь шизофреником. А возможно, что и на самом деле являетесь им.
Словами не описать, как я был разочарован в этом объяснении. У меня не нашлось никаких слов ответить. Я просто-напросто снова лег на спину и закрыл ладонями лицо.
Где-то с минуту в моей камере стояла абсолютная тишина. Я лежал с закрытыми глазами, и Филипп Филиппович не издавал ни звука.
Наконец он протяжно вздохнул и спросил:
— Вы не хотите говорить со мной?
— Не вижу смысла, — ответил я, не открывая глаз.