Я осторожно вскрыла запястье. Не больно. Совсем. А крови… на кровь это мало похоже, желтоватая мутная жидкость, которую пришлось выдавливать. И порез, главное, затянулся моментально. А вот зелье мое, приняв новый компонент, застыло… магия. И… хорошо бы на крысе какой проверить.
Я с сомнением потрясла колбу. Содержимое ее приобрело темно-красный цвет, такой вот… характерный весьма. Оно было плотным. И тяжелым. И магией от него несло, как от старого алтаря. Вот же… даже как-то… неудобно поить таким.
Ладно. Авось и выживет.
Кузина очнулась и остервенело жевала инквизиторский носок. Выражение лица у нее было соответствующим.
– А что я? – я обошла ее стороной. – Сама вляпалась, сама и ответишь…
Она промычала что-то, явно матерное, и гордо отвернулась. Насколько шея позволяла. Ничего, вот откачаю душку-Диттера, тогда и посмотрим, кто здесь всех румяней и белее. Он лежал тихо. Сосредоточенно, сказала бы. Дыхание ровное. Глаза закрыты, но ресницы – неприлично мужчине иметь настолько длинные и пушистые ресницы – слегка подрагивали.
– Вам… – он с трудом выдавил это слово. – Лучше. Уйти. Не знаю… что это…
– Заткнись, – ласково попросила я, присаживаясь рядом. – У тебя аллергии ни на что нет? Впрочем, не важно…
…от отека я худо-бедно спасти сумею, а вот от кузининого чудо-зелья его корежило, что свежего лича от намоленной воды…
– Рот открой, – я попыталась подцепить пробку, но, похоже, на нервах – мертвым ничто человеческое не чуждо – слишком уж крепко загнала ее в горловину колбы.
Твою ж… И главное, плотная такая… но зубами открывать все равно не следовало. Пробка вышла с противным всхлипом, и на губах стало мокро.
Вкус зелье имело преотвратный. Я мазнула ладонью, стирая капли. Будь бабуля жива, вновь бы за ремень схватилась… кожаный, отцовский… как в тот раз, когда я полезла варить любовный эликсир, не озаботившись активировать защиту. И была бы права. Безусловно. Я сплюнула. Ну и гадость же сварилась… нет, вреда оно не причинит, но вот эту вяжущую горечь я буду долго ещё выполаскивать…
– Давай… глоточек за маму… – я приподняла Диттера.
За горло. А как иначе? Колбу не поставишь, а он, пусть и тощ, но увесист.
– За папу…
Он честно попытался глотнуть мое варево, но от запаха его скрутило…
– За доброго дядюшку…
– У… – он икнул. – У меня не было доброго дядюшки…
– У меня два. Могу поделиться, – я прижала колбу к губам. – Будешь выпендриваться, нос зажму.
Он сделал глоток. Закашлялся, плюнув зельем… прелесть какая, я его тут спасаю, а он плюется… нехорошо, однако.
– Я… с-сирота…
– Я тоже, – я рывком подняла его на ноги. Инквизиторская шея слегка хрустнула, но выдержала. А вот рот открылся, и я, воспользовавшись случаем, влила содержимое колбы в него. А потом резко отпустила шею и рот этот зажала. – Потом вместе пострадаем…
Диттер захрипел. Но зелье проглотил. Умничка моя… икнул. Срыгнул. И осел на пол… вот тебе и… живой? Живой… сердечко вон колотится так, что из груди выпрыгнет.
…свежее, мягонькое… сладенькое…
– Т-сы… – раздалось сзади.
Надо же, носок сожрала. Или выплюнула? Не важно. Главное, что дальше кузина высказалась от души… и какие обороты. Даже я кое-что новое узнала, а ведь полагала себя человеком просвещенным…
– Сама дура, – лениво ответила я, нащупывая пульс на инквизиторской шее. Пульс присутствовал, но слабенький. И сердце, не выдержав напряжения, срывалось.
Плохо. Если он загнется, то…
– На что ты вообще рассчитывала?
Кузина зыркнула на меня и, открыв рот, заверещала:
– Помогите!
– Полог, дура…
А в дверь вдруг постучали… как постучали… не будь она из заговоренного дуба, развалилась бы.
– Никого нет дома, – проворчала я, уже понимая, что так легко не отделаюсь.
Кузина завизжала громче. Дверь задрожала, принимая на себя черное проклятье…
Γлава 7
Вот ведь наглость, а реставрацию потом кто оплатит? Вон… завтра же всех вон… или счет выставить? Пригласить любезнейшего Аарона Марковича… уж он-то, как никто другой, умеет доносить до окружающих мысль, что чужое имущество не то, чтобы неприкосновенно, скорее уж прикосновения несанкционированные могут вылиться в весьма внушительную сумму.
Диттер захрипел и выгнулся, явно собираясь душу к богам отпустить. Э нет, красавчик, я так просто не позволю…
– Она его убива-а-ает! – этот голос ввинчивался в уши, заставляя пожалеть, что слух у меня стал куда острей прежнего.
…может, поэтому высшая нежить людей недолюбливает? Встретишь такую вот в темном переулке, а она визжать…