Катастрофа приближалась, все население жило в страхе за участь Юльки. Люди чувствовали, что Гагеншмидт что-то подготовляет, что не может он так оставить этого дела. Все хорошо знали Гагеншмидта. Да наконец, до них из замка достигали слухи о поведении Гагеншмидта, о нарасстании в нем ярости к Юльке и крестьянам. Все были осведомлены о страшных угрозах помещика и о том, что он готовится что-то предпринять. Трепетало от страха все село, белее белого ходила Юлька и, наконец, соседи решили увезти Юльку, украсть ее от Гагеншмидта, скрыть ее далеко от села. Все знали, что многие пострадают и жизнью, и кожей, и свободой от грозного феодала, но Юлька была для всех дороже. Они не могли отдать ее с легким сердцем проклятому помещику. Да опоздали крестьяне, не удалось их благое, дело, не спасли они Юльку. Как буря, одной ночью налетел пьяный и свирепый Гагеншмидт на дом мельника. До полусмерти избили рьяные и пьяные егеря старика Куприяна и унесли в замок полумертвую от ужаса бедную Юльку. Из теплой постели выхватила ее пьяная ватага и очутилась девушка на широком диване в спальне Гагеншмидта.
Тревожный церковный набат разбудил все село. Встрепенулись крестьяне, почуяв катастрофу. Они заполонили улицу и узнали, что произошло дело страшнее пожара — Гагеншмидт похитил их Юльку и унес в свое гранитное логовище, стоявшее, как огромный камень, на горе, над рекой. Заголосили бабы и ребята, как раненые звери, заревели мужики и парни. Заметались люди. Общий вопль понесся к небу, но никто там не услыхал их горя и пропала, осталась у Гагеншмидта Юлька. Как порывом ветра отнесло всю толпу к замку, и стоны людей, не помнящих себя от горя и негодования, достигли внутренности замка… Забыли люди, что Гагеншмидт их помещик и властитель, впервые с существования села позволили они <себе> угрожать и идти на помещика. Столкнулись гнев крестьян и гнев их владельца. Конечно, победил помещик. Как бешеные черти, налетели на толпу егеря Гагеншмидта с самим во главе. С гиком, свистом и бранью стали они нагайками трепать людей и, когда парни осмелились камнями сбросить трех егерей с лошадей, стал палить Гагеншмидт в своих подданных и десять человек остались в лужах крови перед замком. А остальная, ужасом охваченная толпа убежала далеко от страшного замка.
Было темно, как в норе суслика, а толпа сбилась в кучу перед церковью и рыдала. И вот, странное чудо случилось с людьми, мысли которых об участи Юльки все ширились, страдания и тоска росли и разрывали их груди. Как будто стены замка разошлись перед их глазами, как будто взоры всех людей проникли сквозь толстый гранит во внутренность замка помещика, словно слух всех так разросся, что каждый звук издалека стал доступен всему народу, и люди как будто оказались там внутри, в спальне отвратительного Гагеншмидта, и сделались свидетелями мучительной участи святой Юльки.
Все видели люди, все слышали люди, все чувствовали люди, и еще страшнее сделалась их участь, может быть, не легче, чем даже страдания самой Юльки. Все, от мала до велика, видели, как измывается пьяный и сладострастный Гагеншмидт над бедной Юлькой, как клюет его гнусная страсть белое тело и светлую душу Юльки; все, от мала до велика, слышали, как плачет, стонет и жалобно молится несчастная страдалица; все видели и чувствовали, как трепещет и бьется она в лапах грубого и немилосердного помещика, как душит он ее жадными поцелуями и зверскими ласками, как треплет бедняжку бесстыдная, тупая и пьяная похоть. Был дождь, пронеслась гроза, а народ все стоял под открытым небом и наблюдал, как шло надругание над его Юлькой. Юлька уже не плакала и не просила, а народ не переставал плакать. Народ видел и понимал, что непорочность и святость Юльки разжигают Гагеншмидта и сладость надругания придает особую остроту его безумствованию над девушкой. Все слышал, видел и перечувствовал народ и молился Богу за данное им чудо.