Я долго бродил по двору и помещениям замка. В покои помещика я пока не проникал, а сначала ограничился общими комнатами, службами, кухней и т. д. Побывал я, конечно, при штабе карательного отряда, познакомился с офицерами штаба и даже пообедал с ними. Они были рады свежему человеку. Я им привез последние газеты и новости. Непринужденная беседа скоро сблизила нас и пошли всякие разговоры. Я навел беседу на тему о загадочных убийствах крестьян и все были того мнения, что это свои своих укокошивают.
— В таких шайках всегда друг с другом счеты сводят, — объяснил один офицер, — без этого у них нельзя.
— Пусть себе! Не стоит об этом и беспокоиться, — добавил другой. — Это дело их внутреннего распорядка, — сострил он.
Я упомянул о слухах, циркулирующих среди крестьян, что убийцей является хозяин замка, и это вызвало много веселых протестов. И вот, от всех я услышал одно утверждение, что Гагеншмидт не мог этого делать, что одно время за ним было даже специальное наблюдение и было точно установлено, что помещик во время убийств не покидал своей квартиры, из которой нет ни отдельного, ни скрытого выхода. И лишь в конце беседы, совершенно случайная фраза одного капитана заставила меня встрепенуться и почувствовать, что я получил ценный вклад в свое предприятие.
— Я бы на его месте с тоски покончил бы с собой, — сказал капитан, — я однажды даже взволновался, когда услышал выстрел; так и думал, что старик пустил себе пулю в голову.
Я затаил дыхание и насторожился.
— Кто это стрелял? — невинным тоном спросил я.
— Да Гагеншмидт! Он как «наберется», так иногда и бухает из браунинга.
— Почему же вы думаете, что из браунинга? — поинтересовался я.
— Ну, выстрел из браунинга всегда узнать можно! — сказал капитан.
— Ведь, кажется, говорили, что он чуть ли не ежедневно напивается коньяком, так значит, он ежедневно упражняется таким образом из браунинга? — задал я вопрос.
— Не всегда, а иногда, когда у него настроение бывает! — ответил другой офицер.
— Хоть бы днем палил, — присовокупил молодой поручик, — а то выбирает время ночью, только пугает со сна. Думаешь, что тревога.
Я старался долго не прекращать об этом разговора, потому что он представлял для меня значение колоссальной важности и когда я возвратился, наконец, к себе, я с трудом дождался Хамелеона.
Он сразу заметил, что я что-то достал.
— У вас был хороший улов? — обратился он ко мне.
— Кажется, — ответил я, — значение моих сведений зависит от справок, которые я получу от вас.
— Будут сопоставления?
— Да, и потому, пожалуйста, отвечайте мне по возможности точнее на мои вопросы. Выяснили ли вы определенно, в какое время происходят убийства членов «Руки мальчика?»
— Точно не могу сказать, но приблизительно между 12 и 2 часами ночи.
— В этом есть известная точность. Теперь, друг мой, достаньте свою записную книжку и сопоставляйте мои выводы. Предупреждаю, что всех убийств я не мог учесть, но некоторые должны были произойти 1 августа, 8 сентября, 9 октября, 25 октября. Эти числа я установил, друг мой, чисто детективным путем. Они правильны?
— Совершенно правильны! — воскликнул Хамелеон. — Я вам верю, что вы не наводили справок о днях убийств, иначе вы узнали бы все числа, а не некоторые. Как же вы достигли таких результатов? Ведь это имеет громадное значение в отношении правильности схваченной вами нити.
Я быстро ознакомил Хамелеона с моей сегодняшней беседой с офицерами, причем подробно остановился на ночных упражнениях с браунингом Гагеншмидта.
Хамелеона необыкновенно взволновало мое сообщение.
— И вы… вы… — дрогнувшим голосом проговорил он, — не желая верить происшедшему эффекту моего розыска, вы добились у офицеров указаний, что 1 августа, 8 сентября, 9 октября и 25 октября Гагеншмидт ночью стрелял?
— Да, в эти дни между 12-ю и 2-мя часами ночи! Что вы скажете на это, мой друг?
Хамелеон, бледный, смотрел на меня.
— В эти числа ночью были убиты Иоганн Абакум, Карл Лешке, Семен Пенке и Роберт Сакен, — прошептал он почти испуганно.
— Что это такое? — также в сильном волнении обратился я к Хамелеону.