— Плазменный бур? — хмурюсь я. Этим инструментом мы пользуемся довольно редко, если требуется проделать отверстия в корпусе маяка комсети. — Зачем?
— Потому что другого оружия у нас нет, — отвечает Кейн и мрачно поджимает губы.
Я смотрю на него во все глаза.
— Ты думаешь, Воллер…
— Нет-нет, — мотает он головой. — Не Воллер.
— Да там же ни одной живой души не осталось! — Отпихиваю кейс, однако Кейн и не думает уступать.
— Этого мы не знаем. — Он откидывает крышку и вытягивает закрепленный на основании ручки бура ремешок, пристегиваемый к скафандру. — Климатическая система не функционирует в помещениях, которые нам удалось разглядеть, но это не значит, что она не работает повсюду.
— Что, протянула целых двадцать лет? — недоверчиво посмеиваюсь я. — Запасы воды и продовольствия на такой срок не…
— А для одного-двух человек, при тщательно вымеренных нормах? — Поколебавшись, Кейн добавляет: — Да еще с таким запасом протеина, если они совсем отчаялись?
Протеин. Наполненное новым и куда более зловещим смыслом, передо мной встает зрелище вмерзшей в лед отчлененной руки.
— Подобное порой случается, — напоминает Кейн.
Однако история Марса мне прекрасно известна — возможно, даже лучше, чем механику. Трагедия на Феррисе была отнюдь не первой.
— «Дедал», — киваю я.
Около восьмидесяти лет назад одни из первых марсианских колонистов — из состава научной экспедиции под названием «Дедал» — оказались в ловушке, когда из-за стычек развязавшейся первой Корпоративной войны остановились производство и поставки деталей шаттлов, которые требовались и без того испытывавшему трудности НАСА для доставки продовольствия. Несколько неурожаев в примитивных оранжереях «Дедала» неминуемо привели к голоду, а потом НАСА и вовсе потеряло с ними контакт. Когда же годом позже «Сити-Футура» и «Верукс», эти два победителя в том раунде раздувания цен и коррупции в авиакосмической промышленности, наконец-то прибыли на собственных кораблях на станцию… положение там было скверным. Скверным, как в старом добром Джеймстауне, первом поселении англичан в Северной Америке. Большинство колонистов умерли от голода. Несколько выживших ради спасения решились на отчаянные меры и питались всем, что могли найти.
В том числе и бывшими коллегами.
— Сомневаюсь, что здесь до этого дошло, — качаю я головой.
Однако все-таки беру бур и пристегиваю к скафандру. Просто на всякий случай.
5
Сейчас
— Итак, вы признаете, что взяли на борт плазменный бур? — уточняет Рид, подаваясь вперед. — И, согласно вашему собственному отчету, Кайл Воллер умер из-за ранений, нанесенных именно этим буром.
От ярости я стискиваю зубы. Вот только если не изображать готовность помочь следствию, необходимую информацию мне не видать как собственных ушей. Тем не менее отвечаю я, обращаясь к Максу:
— Еще я сказала, что он покончил с собой.
— Да, сказали, — кивает мужчина.
Словно по команде, откуда-то из недр здания доносится хриплый мужской вопль. Рид вздрагивает от неожиданности, но быстро берет себя в руки.
Ему еще нет тридцати — то есть он лет на десять младше меня. Костюм на нем сидит идеально по фигуре, почти щегольски. Сразу видно, что ему уже и так все ясно и никакие другие ответы он не примет. С другой стороны, откуда младшему следователю отдела контроля качества одной из крупнейших корпораций на Земле набраться альтернативного опыта? Он живет в аккуратно очерченных рамках, без каких бы то ни было оттенков и неопределенностей.
А Башня и ее обитатели как раз и есть такие вот опенки и неопределенности.
Например, Вера — женщина, которая кричит по ночам в соседней палате. В данный момент она ежится в дальнем углу комнаты отдыха возле настенного экрана, играющего роль окна с зимним пейзажем. Сегодня это нью-йоркский Центральный парк — вековой давности, судя по мелькающему транспорту на ископаемых видах топлива. Но женщина либо этого не замечает, либо ей все равно. Она дышит на экран и водит пальцами по несуществующему конденсату на несуществующем стекле.
Рид с отвращением кривится.
— У вас, посмотрю, на все готов ответ.
— Если вам не нравятся ответы, задавайте другие вопросы, — огрызаюсь я и вдруг ощущаю, что гул у меня в ушах усиливается. Значит, вот-вот кто-то появится. Руки начинают трястись, и я сжимаю кулаки на коленях. Может, Воллер или, упаси боже, Лурдес. Похоже, они преследуют меня по очереди. Кейн, Воллер и Лурдес. Все, кроме Ниса. Не знаю почему.
Врачи говорят, что это галлюцинации, обусловленные «тяжелой психической и физической травмой». Однако я так не думаю. Скорее уж, призраки. Мстительные фантомы наведываются предупредить меня о моих грехах — как Джейкоб Марли явился к Скруджу в «Рождественской песни» Диккенса. А еще обвиняют меня в своей смерти. И я заслуживаю это.