— Правда, к тому времени девочка уже была мертва. Более суток, — продолжает Рид.
Я крепко зажмуриваюсь, чтобы унять поднимающуюся внутри дрожь.
— Мне было одиннадцать, и я провела одна в этом модуле целый месяц. Мои воспоминания…
— После спасения? Возможно. На ваших воспоминаниях вполне мог сказаться шок или посттравматический… что-то там. — Рид машет рукой, разом отметая годы терапии, многочисленные экспертные заключения и планы лечения. — Вот только вы рассказали об этом еще до того, как все умерли. Ваша мать занесла в свой журнал обстоятельства нарушения карантина.
Я так и застываю при упоминании матери. Совершенно не помню, что говорила ей про Ребекку. События последних дней на Феррисе для меня словно в тумане.
— Когда вас обнаружили спасатели, вы сказали им, будто подать сигнал вам помогла мать. Вы сами должны прекрасно понимать, почему это невозможно.
Потому что я наблюдала, как мама умирает, еще за несколько недель до прибытия спасателей. Ее легкие наполнялись жидкостью, пока она не захлебнулась.
Вот только… Я помню, как она нашептывала мне на ухо. Как ласково гладила по голове. И то и другое гораздо позже того, как я оставила ее тело в медицинском модуле.
«Спутанные воспоминания и выдумки травмированного ребенка ради собственного утешения». Вот что это было. Все медицинские заключения сводились к этому.
Я не сдаюсь и поворачиваюсь к Максу.
— На том гребаном корабле что-то есть. Если он движется сюда, «Верукс» должен его уничтожить.
— Вместе со всеми уликами ваших преступлений, — огрызается Рид. — Неужто вы вправду пытаетесь нас убедить, будто некая форма инопланетной жизни…
— Где сейчас «Аврора»? — упорствую я, игнорируя младшего следователя. — Она следует какому-то курсу или просто дрейфует после начального ускорения? Курс корректировался? — Последнее подразумевало бы участие человека или навигационного компьютера. Если нет, космолайнер, возможно, просто идет по курсу, заданному Воллером. Еще до того, как… — Вы пытались установить связь?
Макс ерзает на стуле, и пластик под его весом жалобно скрипит.
— Сначала нам необходимо дослушать ваш рассказ, Клэр. — Выглядит он усталым. Или же смирившимся с чем-то мне неизвестным.
— Но я уже рассказала все, что помню! Я не убивала свою команду! — срываюсь я на крик. Медсестра немедленно поднимается из-за стойки, чтобы направиться к нам.
Макс, однако, жестом велит ей оставаться на месте.
— В том-то и дело, Ковалик, — живо подается вперед Рид. — Откуда вам знать, если вы ничего не помните? Вы утверждаете, будто из-за этого существа на борту все посходили с ума — но с чего вы решили, что сами-то не рехнулись?
Я открываю рот, однако произнести что-либо не в силах.
— Вы и без того представляетесь крайне склонной к… неуравновешенному поведению, скажем так, — указывает Рид.
Где-то у меня разболтался винтик. Вот что он говорит. Я невольно разражаюсь истеричным смехом. Смехом отчаяния.
Проблема в том, осознаю я с возрастающим ужасом, что следователь может быть прав. Ведь мне никак не доказать, что мои воспоминания соответствуют действительности. А вдруг даже те немногие, что у меня сохранились, — ложные? Вдруг я просто вообразила все разговоры и события? Всех людей? Подобное прежде случалось. Не только с Беккой.
Из-за препаратов в организме все кажется мне размытым, подернутым дымкой, а значит, рациональное мышление запросто может меня подвести. Помещение внезапно пускается в пляс, и меня куда-то несет. Словно корабль стремительно падает на скалы. Я подтягиваю колени к груди, пытаясь удержать себя в руках. Я не могу дышать, не могу…
Легкие словно заклинивает, и я слышу свои судорожные вдохи. Вот только это не помогает.
— Клэр, — доносится вдруг до меня спокойный голос Макса. Затем чуть резче. — Клэр!
Я с усилием поднимаю на него взгляд.
— Закончите свой отчет, — говорит он.
Но я уже качаю головой. Меня всю трясет, я только и хочу, что вернуться в палату.
— Закончите отчет, — повторяет он, — и я расскажу о курсе «Авроры» и что нам известно на данный момент.
Рид удивленно раскрывает рот, готовый возразить, однако Макс бросает на него предостерегающий взгляд. Младший следователь крякает от досады, но дальше этого его протест не идет.
Даже в состоянии абсолютной паники я смутно осознаю важность их беззвучного диалога. Им что-то известно. Что-то, что они — по крайней мере, Рид — хотели бы утаить от меня.
— Макс, — затем осторожно начинает младший следователь. Его голос что потрескивание льда в нашем холодильнике, когда он начинает оттаивать. — Вы уверены, что это хорошая…
Тот перебивает его нетерпеливым хмыканьем и обращает взгляд на меня, ожидая ответа.
Мне требуется пара секунд, чтобы сосредоточиться. Страх постепенно сменяется любопытством. Либо я сумасшедшая, либо нет. Выяснить это можно лишь одним способом.
— Хорошо, — выдавливаю я, восстанавливая дыхание.
Макс откидывается на спинку стула — еще один зачарованный слушатель печальной повести.
Раскрываю рот и тут же закрываю снова. Думается с трудом, но кое-что все же приходит мне в голову, и я добавляю:
— И про попытки связаться тоже.
Рид, похоже, уже готов оттащить Макса в сторону, чтобы я не слышала его разъяренной отповеди.
Однако Макс лишь пожимает плечами. Расследование явно возглавляет он, что бы там Рид ни наплел, когда представлялся мне.
— Договорились, про попытки связаться с «Авророй» я тоже расскажу.
Вот и славно.