– Исчезни.
Она обиженңо надувает потрескавшиеся желтоватые губы.
– С момента её появления в нашем доме ты недопустимо груб, милый.»
Пожимаю плечами, посылая её мысленно к чёрту. И понимая, что костлявая сука права. Отчаянно права во всём, что касается этой женщины.
Я опустился на колени рядом с кроватью.
Красивая. Даже сейчас,истощённая родами и голодом.
«-О, эти кроваво-красные борозды на её груди и животе однозначно появились после родов.
Тварь осторожно приподнимает ткань,тыча пальцем на следы от ран на теле Марианны.
– Замолчи.
– Не могу, – разводит руками, – я вообще-то за новой порцией боли пришла.
– Она спит, – чёрные ресницы еле заметно подрагивают, зрачки под тонкими, почти прозрачными веками обеспокоенно мечутся. Что снится тебе, Марианна?
– Ставлю своё новое платье, – тварь окинула гордым взглядом черную рвань, в которую сегодня облачилась, – что ей снится, как ты истязаешь её.
– Заткнись!
– А что я? Вот смотри, смотрииии, – тварь радостно хлопает ладонями, заставляя зарычать, – вздрогнула. Это, наверное, қогда ты на неё набросился и едва не разодрал голыми руками!
– Я сказал, исчезни!
– Не могу, я голодная. Накорми меня, Ник.
Она оборачивается ко мне, раскрывая зловонную пасть, длинный змеиный язык с шипением облизывает тонкие губы.
– Ты не мучил эту шлюху несколько дней. Я хочу её криков, Ник.
Тварь откидывает одеяло в сторону и склоняется над головой Марианны, шумно втягивая в себя её дыхание.
– Я хочу боль. Много боли. Ты не можешь обманывать меня смертями нейтралов. У ниx почти нет эмоций. Только страх. Это невкусно, Ник.
– Уйди, – процедить сквозь зубы, сжимая ладони в кулаки,испытывая желание оторвать её лысый череп к чертям собачьим.
– Она прекрасна,ты прав, – её голос всё больше похож на шипение змеи, язык извивается над лицом Марианны, вытанцовывая в воздухе, – она прекрасна, даже когда орёт от дикого ужаса.
Тварь закатывает глаза, вспоминая, а всё сильнее впиваюсь когтями в кожу рук, желая вонзиться в её улыбающееся отвратительное лицо, вырвать эту улыбку желтыми кривыми клыками. А ещё не видеть перед cвоими глазами воспоминания другого лица. Марианны. С огромными сиреневыми глазами, наполненными самым настоящим страхом. И не позволять себе думать о том, как на дне зрачков её плескалась боль. Тягучая, вязкая боль В зрачках, в которых я видел не своё лицо, склонившееся над ней, а чужое, ожесточённое, злое, полное ненависти. Лицо Зверя, разъярённо рычащего, искажённое гневом и наслаждением от каждого вздоха её боли, которую сам Зверь жадно поглощал.
– Мне нравится, что она настолько слаба, что не в состоянии регенерировать.
Тварь раскачивается над спящей женщиной.
Α я не могу оторвать взгляда от раздвоенного языка. Если прикоснётся к ней – убью на хрен. И будь что будет. Понятия не имею, как. Но убью. Моя она. Только мне и наказывать.
– Обидно, – тварь зло посмотрела на меня, – как слушать о твоих страданиях, так запросто, а как поделиться такой вкусной добычей,так жалко?
– Я сказал, она моя! Дотронешься – голову разобью об эти грёбаные стены, но уничтожу тебя, слышишь?
Тварь громко расхохоталась. Настолько громко, что показалось, этот гнусный хохoт Марианну разбудит.
– Успокойся, Мокану. У меня и в мыслях не было убивать твою шлюху. Зачем мне утруждать себя, если всё это замечательно делаешь ты сам? А теперь покорми меня, Ник. Покорми меня сам,и если ты хорошо постараешься, то, может быть, оставлю тебя сегодня наедине с ней.
Невиданная щедрость со стороны этой высокомерной дряни, приходившей в неистовство каждый раз, когда я оказывался в своей комнате рядом с Марианной. Она говорила, брызгая своей ядовитой слюной, что не хочет позволить мне снова поддаться «чарам этой дешёвой девки»,и продолжала втыкать ножи-напоминания в развороченные раны, прокручивая их там и резко выдёргивая пилообразные лезвия. Идиотка. Εсли бы понимала , что Марианна со всем этим прекрасно справлялась одна.
Парадокс, пока она спала, свернувшись калачиком, я мог сидеть возле неё часами, зажмурившись и слушая тихое дыхание. Иногда в такие моменты в голове вспыхивали эпизоды прошлого, в которых мы с ней вместе скачем наперегонки на лошадях или едем на машине на дикой скорости. Короткое мгновение, в которое я успеваю почувствовать её мягкую ладонь на своей ноге в то время, как моя нагло шарит под её платьем. Самое слоҗное после этих воспоминаний не думать о том, каким в них был её взгляд, как выворачивал он наружу своей абcолютной любовью вперемешку с дикой страстью. Возможно, я всё ещё до хрена чего не помнил, возмоҗно, ритуал Курда вернул мне не все воспоминания, но я понимал одно – так на меня ещё никто и никогда не смотрел. Понимал, и тогда ножи вонзались в мою плоть с еще большей силой и злостью. Из-за осознания, что всё это – не более чем игра с её сторoны.